Призрачно всё... - [47]

— Вот именно, — примиряющее подчеркнул псевдо-Поплевко. — Поэтому я и рекомендую сообщить мне точное место, а в эрмикт-пространстве я его уж как-нибудь обозначу, не волнуйся. Строго фиксирован финиш, то есть (earmyction-of) эрмикшн-оф.

Доктор решил изобразить обиду:

— Мне бы хотелось не как-нибудь, а стопроцентно, надежно.

* * * *

Изместьев ощущал себя челюскинцем за миг до отправления ледокола в трагический дрейф: еще есть возможность все исправить, каждый момент — на вес золота. Что скажешь, как себя поведешь, на что потратишь драгоценные минуты, — все вплоть до повседневных мелочей наполнялось каким-то особым смыслом.

В администрации районной поликлиники им с Поплевко правдами и неправдами удалось за коробку конфет отвоевать у чересчур прилизанной девицы компьютер с принтером и факсом. Пришелец оказался не на шутку продвинутым в оргтехнике: быстро набрал пару абзацев текста, с реактивной скоростью бегая мизинцем по клавиатуре. Изместьев, не читая, подписал выползшие из принтера листы. Потом, выдохнув, прошептал:

— Теперь все?

— Не совсем, — уклончиво отреагировал Поплевко. — Сейчас будем объекты привязывать к местности.

До вечера они бродили вокруг дома, который должен стать «трамплином», с помощью которого Аркадий перенесется в свое прошлое. Именно здесь доктору предстояло снять квартиру на короткое время, чтобы не просто так «соскочить» с шестка, а спокойно дождаться нужного времени (эрмикшн — он) и отправиться «вниз башкой» с шестнадцатого этажа. Без трепета расставшись с о своим временем, семьей, прошлым.

— Учти, — грозил пальцем Пришелец, когда они спускались к набережной, чтобы доктор развеялся после нахлынувших воспоминаний. — Ошибаться в пространстве и во времени нельзя. Последствия могут быть непредсказуемы. У нас этому в аспирантурах учат около шести лет, я пытаюсь втиснуть в тебя этот курс за часы и минуты, не имея иного выхода.

— Да понимаю я все, — злился Аркадий больше на самого себя, нежели на Поплевко. — Именно поэтому я горячку порю: чтобы скорей все кончилось. Иначе напьюсь к лешему.

— Да, я слышал, что у вас это универсальный способ самозащиты от всех невзгод жизненных, — усмехнулся Пришелец, поднимая с песка гальку. — Тут я тебе на мозги капать не стану.

Они долго бродили по песчаному берегу, Аркадий хрустел суставами, чувствуя, как внутри поднимается первобытный, ничем не контролируемый страх, как пропитывает каждую его клетку, не давая думать ни о чем другом кроме предстоящего прыжка с высоты.

— Кстати, док, — внезапно Поплевко щелкнул пальцами, чуть не вызвав у Аркадия судорогу. Оказывается, они мчались в иномарке по Комсомольскому проспекту, и осенний ветер трепал седеющие изместьевские вихры. — Если ты думаешь, что как-то сможешь мне помочь избавиться от этой оболочки, то рекомендую отбросить нелепые надежды. Ты глубоко ошибаешься. Здесь я справлюсь один.

— Не сомневаюсь, — мотнул по-лошадиному головой Аркадий, с трудом унимая дрожь во всем теле. — Для вас выход из бренного тела так же обыден, как для нас — раздеться перед сном.

— Ирония твоя тут абсолютно неуместна, а вот сравнение оболочки с одеждой мне нравится, — пробубнил Пришелец доверчиво, словно поделился секретом. — Хотя и отдает нафталином.

— Наверное, идеальный вариант, — усмехнулся доктор, пропустив его слова мимо ушей, — когда в каждом времени для вас, залетных, будет уготована своя оболочка в качестве одежды. Только, разумеется, не висеть в шкафу, а бегать, спать, есть, трахаться, отправлять естественные… нужды. До поры, до времени, пока из будущего не прилетит такой махонький сгусточек и не взвизгнет: «Освобождай, мать твою!».

— В принципе, так оно и будет, — не без гордости констатировал Пришелец. — Мы стоим на пороге великих открытий. Другое дело, что в вашем времени не так много интересного, чтобы сюда наблюдалось паломничество. Древний Китай, эпоха возрождения, ренессанс, серебряный век, — совсем иной коленкор. А у вас что? Сдается мне, что я — первый и последний окопавшийся на твоем пути самаритянин из будущего.

— Мне и тебя одного хватило на всю оставшуюся жизнь, — Аркадий провел ребром ладони по горлу. — Разбередил все мои раны. До самой смертушки я тебя не забуду, родной.

— М-да… — тяжело вздохнул Пришелец. — Гостеприимства в тебе так и не прибавилось. Впрочем, я на него и не рассчитывал.

— Гостеприимства? А кто ж тебя, трясущегося, из комы-то вывел? — взорвался доктор. — Можно сказать, я тебе путевку в наше время всучил. А ты еще рыло воротишь!

Припарковавшись у здания клиники неврозов, Поплевко достал из бардачка блокнот, авторучку и начал что-то размашисто писать. Не поднимая глаз, примиряющее заметил:

— У меня есть немного времени, чтобы объяснить тебе нюансы в последний раз. Дальше все будет зависеть от твоей памяти. Слушай внимательно и не перебивай. Больше не увидимся все равно, так что убеждать никого не требуется. Если бы не ты, то меня реанимировал бы кто-то другой. Тебе я благодарен лишь за то, что вытащил меня из клиники, разжевал азы эндокринологии. Сейчас… раз уж ты решил прыгать с высоты птичьего полета, то менять ничего не будем, — он что-то подчеркнул в блокноте, невозмутимо перевернув страницу. Доктор почувствовал, как на его голове шевелятся волосы. Поплевко тем же тоном продолжал: — Нюансы урегулированы. Итак, эрмикшн-он 23 октября 2007 года в 24.00. То есть, в эту минуту должна произойти твоя транс-микция в той самой точке, где ты показал. Я, разумеется, координаты запомнил. Но на всякий случай помести их на сайтах, список которых я тебе здесь указал. Они точно сохранятся до нас. Затем подашь рекламу об обмене квартиры в пятидесятый номер «Комсомолки», я точно помню, что он сохранился в нашей библиотеке. Где номер дома и квартиры будет на самом деле значением широты и долготы. Подпишешься Карлом Клойтцером, я разберусь.