Призрачная Америка - [3]

Напротив него в 1930–е годы, в самый разгар Великой Депрессии был построен огромный Рокфеллер–центр. Со временем новостройки–небоскребы со всех сторон зажали собор, и он перестал быть архитектурной доминантой Нью–Йорка, не потеряв при этом своего величия.

В 1960–е годы консервативные и прогрессивные католики столкнулись между собой на политической арене США. Кардинал Фрэнсис Спеллман, архиепископ Нью–Йорка, занял консервативную позицию по крупнейшим политическим вопросам в 1940— 1950–е годы, а затем поддержал американское вторжение во Вьетнам в 1960–х. В то же время католические прогрессисты боролись против расовой несправедливости на Юге и протестовали против войны во Вьетнаме.

Кардинал Фрэнсис Спеллман считается автором афоризма: «Три возраста человека: молодость, средний возраст и «Вы сегодня чудесно выглядите!». Сам он прожил достаточно долгую жизнь. Родился в 1889 году в Уитмене, а скончался в 1967 году в Нью–Йорке. Архиепископом этого города он был с 1939 года до самой своей смерти. Он был другом одного из Римских Пап, которому и был обязан своим назначением, и Президента США Франклина Рузвельта. Он пытался расширять влияние Католической Церкви на все стороны общественной жизни США, боролся против контроля за рождаемостью, порнографии и в то же время против коммунизма; прилагал усилия к расширению социальных и образовательных возможностей католичества в США, но поддержал войну во Вьетнаме.

В этот жаркий летний день 1965 года, кардиналу сообщили о том, что на своей квартире убит один из священников собора Святого Патрика отец Альберт. Архиепископ Нью–Йоркский помнил этого священника, которого устроил в собор десять лет назад. Он приехал из какого‑то брошенного городка, рассказывал разные необычные вещи. Кардинал поставил ему тогда условие: если он никому не будет повторять «эти выдумки», то он назначит его священником в кафедральный собор Нью–Йорка. И отец Альберт, будучи умудренным жизненным опытом человеком, послушался, получил назначение и не доставлял никаких проблем. И вот теперь он убит…

— Как это произошло? – спросил архиепископ у своего секретаря, пришедшего к нему с докладом о трагическом событии.

— Ему проломили голову каким‑то тяжелым предметом.

— «Каким‑то»? То есть убийца не пойман?

— Задержан подозреваемый.

— Кто он такой?

— Какой‑то хиппи. Его видели с отцом Альбертом несколько дней подряд, вроде бы он даже жил у него в квартире в это время. Полиция считает, что этот парень под действием ЛСД увидел что‑то не то, и во время галлюцинаций убил священника.

— Но это достоверно известно?

— Пока нет. Идет расследование. Хиппи арестован, скорее всего, потребуется психиатрическая экспертиза.

— Но орудия убийства при нем не нашли?

— Нет, и сам он отрицает свою виновность, очень жалеет убитого.

— Сколько лет было отцу Альберту?

— Семьдесят.

— Мы должны взять это дело под свой контроль. Съезди к начальнику Нью–Йоркской полиции, поговори с ним от моего имени. Нам должно быть достоверно известно имя убийцы, и он не должен уйти от ответственности.

Пол

Пол уже вторую неделю находился в закрытой психиатрической клинике Нью–Йорка. Условия содержания в ней были, наверное, ничуть не лучше тюремных. Доктор Хайд, наблюдавший за Полом как‑то сказал ему: «Преимущества нашего ведомства в том, что мы можем сделать с тобой все, что угодно, и нам за это ничего не будет. Ты же сумасшедший, твоим словам никто не поверит». Пола обрили наголо, обливали холодной водой, через его голову пропускали электрические разряды. Его по несколько дней не кормили. И при этом по несколько раз в день доктор Хайд с ним разговаривал, скрупулезно занося результаты этих бесед в свою записную книжку.

Пола не били, но только потому, что доктор Хайд считал удары электрошоком наиболее эффективными. «Чтобы ты уже понемногу привыкал к электрическому стулу», — шутил он и думал, что это смешно. Иногда врач начинал вроде бы доброжелательно объяснять Полу, что у него два исхода из этой ситуации: на электрический стул, если он добровольно признается в убийстве священника, а доктор даст ему заключение о вменяемости…

— Но я не убивал его! – в отчаянии кричал узник.

— Тогда значит, ты невменяемый. Исход – лоботомия, пожизненное содержание в психиатрической клинике. Я бы, наверное, предпочел электрический стул: все‑таки умрешь в своем разуме, да и не так это протяженно во времени, — жестоко заключал Хайд.

Пол с тех пор как кто‑то убил отца Альберта, которому он рассказал то, свидетелем чему стал в заброшенном городе Моуди, ни с кем не хотел откровенничать. Доктору Хайду он охотно рассказывал то, что и так о нем мог узнать каждый, кому захотелось бы это сделать. О том, как тридцать лет назад родился в городе Моуди, как с пятнадцати лет стал не таким как все: отрастил длинные волосы, слушал психоделическую музыку (как он только достал ее в этом оторванном от мира городке?), как в шестнадцать лет убежал из дома и примкнул к хиппи.

— Мне казалось тогда, что вся жизнь моего родного городка – убожество, добровольное рабство, которому еще нужно радоваться. Мне казалось, что как может нравиться труд изо дня в день, лишающий человека свободы, иссушающий его творческие способности; казалось, что традиционная семья – еще одна форма уничтожения человеческой личности…