Признать невиновного виновным. Записки идеалистки - [43]

Нас туда не пригласили, ко мне подошел сотрудник пресс-службы, который сказал, что Рамзан Ахматович примет нас завтра в своей резиденции.

Жерар обязательно хотел снять сюжет о новой Чечне. В одной из депеш агентства «Франс Пресс» он прочел, что в Грозном открылись парикмахерские, но поскольку в городе нет водопровода, парикмахершам приходится таскать воду ведрами из колодца. Мы долго искали ту самую парикмахерскую, о которой написало французское агентство, но нам попадались только такие, где с водой все было в порядке. Отчаявшись, решили все-таки снять сюжет о самой дорогой парикмахерской на улице Ленина.

«Наш салон пользуется большим спросом, – рассказывала нам девушка-администратор за стойкой. – Записываются на стрижку и маникюр. Хозяйка живет в Москве. Посылает наших мастеров на учебу. Скоро у нас откроется спа-салон».

Жерар заметил немолодую женщину в черном платке, которая делала маникюр. Я спросила, можно ли с ней поговорить. Ее звали Айна, и она рассказала свою историю. В 2001 году у нее погиб сын. Его увезли российские солдаты во время одной из зачисток. Она нашла тело сына на окраине села, где федералами был устроен фильтр. Сюда привозили всех мужчин, задержанных во время зачисток. Их записывали, пытали, а потом расстреливали.

Айна рассказала, что теперь раз в две недели приходит в парикмахерскую делать маникюр и парафиновую маску для рук. Ей это нужно, чтобы отвлечься. После маски ее натруженные руки становятся мягкими как шелк. Ей нравится, что она может позволить себе такое удовольствие. Айна живет с младшей дочерью и внучкой, но она всегда помнит о 18-летнем Магомете. Она повсюду носит с собой маленький целлофановый пакетик, в котором лежат фотография сына и клочок материи от рубашки, в которой он был расстрелян. «Я рада, что восстанавливают город, строят дома. Но почему никто не ответит за смерть моего сына и таких же, как он?» – спросила она, обращаясь к Жерару. Я перевела. Жерар сочувственно пожал плечами. Айна опустила пальцы в мисочку с раствором ароматных масел и отвернулась. Наступила очередь педикюрши Мадины. Ее история не столь драматична, как история Айны, но достаточно типична для современной Чечни.

Муж Мадины Али сидит дома с двумя дочками. Ему приходится вести хозяйство, что совсем непривычно для чеченского мужчины. «Али пока не может найти себе работу. Чтобы получить хлебное место, например в милиции или на автобазе, надо заплатить хорошую взятку, – объясняет Мадина. – Таких денег у нас нет. А работать на стройке муж не хочет. Это тяжелая работа, платят мало. Да к тому же часто зарплату задерживают. Пока работаю я. Грозный сейчас восстанавливают. Но это не тот город, который я любила. Когда я прохожу мимо того места, где была моя школа, мимо того места, где был мой дом, я всегда плачу. Это был совсем другой город, город-праздник. Его больше нет».

Жерар доволен. Женщины говорят непосредственно и искренне. Сюжет почти готов. Руслан везет нас к своей подруге Саците, которая занимается недвижимостью. Она обещала показать журналистам квартиры в полуразрушенных домах, которыми она торгует. Вместе с двумя покупателями – местным и чеченцем из Москвы – мы осматриваем трехкомнатную квартиру в сильно пострадавшем от бомбежки доме, где еще нет воды и газа и с подвала до чердака тянутся водопроводные шланги.

«Сегодня люди охотно вкладывают деньги в недвижимость. Некоторые покупают квартиры впрок. Кто-то покупает для офиса, кто-то собирается вернуться через несколько лет, когда жизнь в Чечне наладится, и выбирает себе жилье с этим расчетом, – говорит Сацита. – Во время войны люди убегали куда глаза глядят, у многих пропали документы на жилье. А сейчас они пытаются доказать свои права на квартиры, в которых уже давно живут другие люди. На рынке очень мало “чистых” квартир. Приходится восстанавливать документы. Цена трехкомнатной квартиры в центре города колеблется от 40 до 50 тысяч долларов в зависимости от состояния дома».

Жерар в восторге от того, что удалось найти неизбитые сюжеты. Теперь он сможет рассказать о возрождающейся Чечне не просто посредством картинок со строек и фасадов восстановленных домов, – он покажет людей с их проблемами и настроениями. «Знаешь, Лиза, для полного счастья нам не хватает только Кадырова, – говорит Жерар. «Будет Кадыров, не сомневайтесь», – обещаю я. Мне этот самый Кадыров нужен больше, чем Жерару. Каждый раз, когда мы трясемся в старом «жигуленке» Руслана по раздолбанным чеченским дорогам, рискуя столкнуться с водителями-лихачами, я молюсь от страха и кляну себя, что придумала эту поездку. «Если не удастся передать Кадырову дневник Мухадиевой, это катастрофа. Зачем я сюда приехала? Здесь такая концентрация горя и безысходности, что чем дольше в ней находишься, тем больше погружаешься в депрессию».

Мы ужинали в маленьком ресторане в центре города. В большом зале кроме нас еще сидела компания подвыпивших мужчин. А со второго этажа то и дело спускались и выходили на улицу бородачи в камуфляже с оружием. Они играли в бильярд.

Посетители кафе мне не нравились. Они пугали: была в них какая-то лихость и агрессивность. Казалось, они могут в любой момент достать автомат, выстрелить в воздух. Или в упор. Я почувствовала себя неуютно. Мне стоило огромного труда скрывать от Жерара ощущение дискомфорта и опасности, которое не давало мне покоя, хотя я старалась поддерживать общую беседу: Жерар и Сергей обсуждали кавказскую кухню, красоту русских женщин. Мне же хотелось поскорей вернуться в Москву. К мужу и детям. «Черт с ним, с этим Кадыровым, и с дневником Фатимы Мухадиевой, не передам его, так и не передам, значит, не судьба». Мои пораженческие размышления прервал телефонный звонок. Звонил пресс-секретарь Кадырова. Он подтвердил, что в три часа дня мы должны быть в резиденции чеченского премьер-министра в Гудермесе.