Признать невиновного виновным. Записки идеалистки - [28]

Валерий Иосифович жил в двухкомнатной квартире в блочном доме недалеко от Марьиной рощи. Поздоровавшись, он сразу пригласил меня пройти в одну из комнат. Это был настоящий музей. Механик с лихвой оправдывал свою говорящую фамилию: вся комната была заставлена астролябиями – старинными приборами для изучения звездного неба, которые сами по себе являлись произведениями искусства.

Валерий Иосифович рассказал, что собирал эту коллекцию всю жизнь и теперь не в силах с ней расстаться. Он уже завещал ее внуку.

– В моей жизни всегда было две страсти – математика и астролябии, – признался он, показывая свои сокровища. – Поэтому и долгой семейной жизни не получилось. Жена сбежала, не выдержав моих увлечений. Дочка изредка навещает, зато внук бывает каждое воскресенье. Простите, я, кажется, отвлекся. Обожаю показывать свою коллекцию. А теперь я слушаю ваши вопросы.

– Вопросы? Но вы ведь получили их по факсу.

Я с интересом разглядывала Валерия Иосифовича. Типичный математик – лысоватый, в очках, с чуть рассеянным взглядом, но с быстрой реакцией.

– Ах, да.

Валерий Иосифович вышел из комнаты и вернулся с блокнотом, в который, судя по всему, он уже переписал мои вопросы и набросал ответы.

– Что ж, начнем. Вы можете спрашивать меня. А я буду отвечать. – Я решила, что сейчас самое время достать из сумки диктофон.

– Вы хотите записать нашу беседу? – На минуту Валерий Иосифович задумался. – Так уж и быть, валяйте.

– Вы впервые оказались в суде. Вам было поручено вершить правосудие. Ваше самое сильное впечатление?

Механик будто бы удивился этому вопросу. Закрыл глаза. Казалось, он пытается вспомнить и вновь пережить то, что испытал в суде присяжных. Наконец он ответил:

– Меня поразили два обстоятельства, о которых, впрочем, можно было догадаться заранее. Низкая юридическая культура самих присяжных и меня в том числе. Неготовность сторон обвинения и защиты к работе в таком суде. И прокуроры, и адвокаты не были нацелены на нас. Создавалось ощущение, что они не чувствуют присяжных. Поэтому получалось, что все их усилия не достигали цели.

– И все-таки, удалось ли вам ощутить себя судьей?

– Определенно нет. Я не вершил правосудие. При этом я не чувствовал себя зависимым от судьи, которая вела процесс. Она, кстати, была вполне корректной. Но с другой стороны, как я мог чувствовать себя судьей? Я был одним из двенадцати. Одна двенадцатая.

«Ответ настоящего математика, – подумала я. – Наверное, все его ответы будут такими же математически выверенными».

– Валерий Иосифович, чувствовали ли вы себя комфортно?

– Уважаемая Елизавета Федоровна, помилуйте, неужели вы всерьез считаете, что исполнение долга может быть комфортным? Нет.

– Можете объяснить, почему? Получается, что вы воспринимали работу в коллегии присяжных исключительно как долг?

Валерий Иосифович впервые засмеялся. Он даже снял очки и буквально зашелся в смехе:

– Милая моя, неужели вы думаете, что быть присяжным – развлечение? Или удовольствие? Это невероятная ответственность и напряженная работа. Приходится внимательно слушать. Давать оценку – не юридическую, а эмоциональную. Без сомнения, сам по себе институт суда присяжных достаточно интересен. Но мы, «судьи с улицы», никак не могли дать юридической оценки просто в силу своей некомпетентности. Мы не знаем Уголовный кодекс. Не знаем соответствующих статей. И, безусловно, хотели мы того или нет, оценка получалась эмоциональной.

«Ничего себе эмоциональная, обвинительный вердикт – прямая дорога к длительному тюремному заключению», – подумала я. Глядя на Механика, я с трудом верила, что он признал Летучего виновным безо всякого принуждения.

– Что же влияло на вашу эмоциональную оценку? – спросила я, хотя этого вопроса не было в опроснике, присланном по факсу.

Валерий Иосифович оторвался от блокнота, но продолжал говорить заранее заготовленными фразами:

– В состоянии примерного изначального равновесия могли повлиять любые вещи. Как построена фраза адвоката, как он себя ведет, в каком он пиджаке. Это то же самое, как вы приходите в новое общество, в новую компанию и оцениваете человека, которого вы впервые увидели. Обычно оценка производится по совокупности факторов. Влияет все, даже самые мелочи.

– То есть вы хотите сказать, что, придя в суд, были абсолютно беспристрастны? – Я осмелела и стала задавать вопросы, которые меня действительно интересовали.

Мне надоело прикидываться социологом, выясняющим особенности восприятия российского суда присяжных.

– Был ли я беспристрастен? – повторил Валерий Иосифович.

Ему вдруг показалось, что девочка-социолог нажала на болезненную точку. Так бывает на приеме у врача-иглотерапевта, когда тот нащупывает необходимые для лечения точки на теле пациента.

– Кажется, такого вопроса нет в вашем опроснике, – уточнил Механик. – Пожалуй, я не буду на него отвечать. А вот следующий вопрос касается моего отношения к работе адвокатов. Об этом мне как раз есть что сказать. И давайте не будем выходить за рамки заявленных ранее вопросов, иначе мы можем далеко зайти. А мне бы этого не хотелось, – предупредил он. – Я ведь давал подписку о неразглашении. Кроме того, как один из двенадцати судей я связан тайной совещательной комнаты.