Признания в любви. «Образ чистой красоты» - [26]

Для меня, уже привыкшей к заботе и обожанию в «Жижи» и «Римских каникулах», плохие взаимоотношения на съемках «Сабрины» стали просто кошмаром. Уайлдер относился ко всем одинаково, о нем верно говорили, что у этого режиссера на площадке всегда одна звезда – он сам. Это не мешало, даже наоборот, но вот остальные…

На роль Лайнуса сначала пригласили Кэрри Гранта, а на роль его брата Дэвида – Уильяма Холдена. Для меня было ударом, когда Кэрри отказался, почему-то испугавшись играть со мной, мотивируя это моей излишней молодостью. Но уже на следующий год он сыграл со столь же молодой Грейс Келли. А позже мы играли с ним в «Шараде», разница в возрасте, понятно, не изменилась. Отказ просто означал неверие в мои способности. «Римские каникулы» еще только монтировались, я была мало кому известной «темной лошадкой».

Я получила хороший урок недоверия, было очень больно, но стерпела, свое актерское мастерство предстояло еще доказывать.

И тогда Уайлдер сделал, мне кажется, худшее, что только мог, навредив прежде всего самому себе, – он пригласил на роль Лайнуса Хэмфри Богарта. Хэмфри Богарт – талантливейший актер, но к тому времени уже явно был не в форме. Из-за болезни и дурных привычек он выглядел много старше своих пятидесяти восьми лет, а чувствовал себя, наверное, еще старше и хуже. Сильно осложняла съемки убежденность Богарта, что все настроены против него. Если началось с почти безобидных перепалок между ним и Уильямом Холденом, то закончилось, увы, настоящей ненавистью на площадке, только уже ко всем троим – Холдену, Уайлдеру и мне.

Осознав, что режиссер не намерен носиться с ним, как со звездой, Богарт принялся искать жертву для своих нападок. Я не могла поверить своим глазам: идеально честный, романтичный, талантливый, всегда готовый прийти на помощь в своих экранных ролях, Богарт не имел ни единой этой черты в жизни! Или спрятал их так глубоко, что никто не замечал. Он столь откровенно демонстрировал свое презрение к более молодым актерам, что я приходила в отчаянье, показывать которое никак не смела, напротив, собрав все силы, старалась оставаться приветливой и доброжелательной, твердя себе: он болен, потому так раздражен, не стоит на это обращать внимание.

Богарт передразнивал меня, как только мог, цеплялся к интонации, к малейшей запинке, сам совершая их на каждом шагу. А ведь мне приходилось изображать влюбленность в героя Богарта, и делать это с каждым днем становилось трудней. Игравшая Элизабет, невесту Дэвида, очаровательная Марта Хайер однажды даже тихонько поинтересовалась:

– Почему вы не влепите ему пощечину?

Только я знаю, чего это мне стоило, но я ни разу даже не нахамила Богарту в ответ. Именно это выводило его из себя сильней всего. Не выдержал Уайлдер, попросту обругав знаменитость. Билли дал повод, и теперь вся ненависть стала изливаться уже на режиссера. Это было какой-то паранойей, я никогда не думала, что знаменитый актер может быть таким гадким! Обозвать Уайлдера, у которого в Освенциме погибли родители и еще немало родственников и близких, нацистским выкормышем только за то, что тот родился в Вене!.. Кем же была для него я, родившаяся в Брюсселе и пережившая оккупацию в Арнеме? А если бы он узнал о моем отце?

У меня не было причин любить Богарта, потому любить его экранного героя оказалось куда трудней, чем героя Холдена, как и самого Холдена тоже. С Уильямом у нас случился довольно страстный роман, мы могли бы и пожениться, но оказалось, что он сознательно лишил себя возможности… иметь детей! А я так хотела семью со многими малышами! Не сложилось.

Это ужасно, когда на площадке идут настоящие бои, труппа поделена на две части, воюющие части! Мало того, и Холден, и особенно Богарт много пили, причем Богарт делал это прямо во время съемок. Отвратительно целоваться с человеком, от которого пахнет виски! Но кто меня спрашивал, уж не Богарт, это точно! Они с Холденом частенько дрались по-настоящему, добавляя работы гримерам, которым приходилось каждое утро замазывать синяки с отеками под глазами у двух «героев», а также полученные в драках ссадины.

Терзался сценарист Эрнест Леман, потому что писать приходилось по ночам или вообще на ходу; мучился оператор Чарльз Ланг, потому что должен ставить свет и камеру так, чтобы с одной стороны не бросались в глаза мои излишне худые плечи, с другой – следы ночных пьянок Богарта и Холдена; без конца скандалили актеры, издевался над всеми Богарт…

Особенно трудно стало, когда он всерьез принялся за Уайлдера, швыряя текст тому в лицо и заявляя, что подобную глупость могла написать только его семилетняя дочь, что нужен переводчик, чтобы можно было понять дикий немецкий акцент режиссера, мол, обидно, в конце своей блистательной карьеры приходится сниматься у бездарного нацистского сукиного сына.

Я не понимаю, почему Уайлдер сдержался, но с площадки он ушел тут же; на счастье Богарта, в тот день не было Уильяма Холдена, иначе никакие гримеры не смогли бы замазать наставленные синяки. За «бездарного нацистского сукиного сына» Холден Богарта наверняка убил бы. Марта Хайер только усмехнулась: