Призмы - [57]

Коль скоро Америка не прислала в Кирьят-Шмона ни единого из своих современных Хемингуэев, обойдемся собственным, не известным миру, Йонатаном Гефеном. У него тоже глаз наметан на ту страшную и странную правду жизни, которую обнажает смерть. Гефен описывает бомбоубежище в Кирьят-Шмона. Снаружи — грохот реактивных снарядов советского производства, рвущихся с интервалом в пять секунд. Внутри — тюремная вонь от пота и карболки. Пьют восточный самогон — "Арак", хохочут и поют хором. Реактивные снаряды, взрывающиеся снаружи, в Израиле продолжают звать по старой памяти "Катюшами". И Гефен пишет: "Вы знаете, какую песню любят больше всего затягивать в бомбоубежище эти добрые евреи из Марокко, Алжира, Ирака и Туниса? "Выходила на берег Катюша..."

Нарочно не придумаешь.

"У нас сейчас рассуждают о бегстве из-под обстрелов, — продолжает Гефен. — А я хочу поговорить не о страхе, а о мужестве; о тех, кто не бежал, о людях бомбоубежищ". А его главный редактор Шмуэль Шницер пишет в том же номере "Маарива" о людях из кабинетов "Вашингтон Пост".

Шницер находит оригинальное объяснение тому, что его американские коллеги приняли сторону террористов, давно и громогласно проклинающих и поносящих Соединенные Штаты как исчадие мирового империализма. Американцы просто устали от этого вечного клейма, полагает Шницер. Как и мы, американцы тоже стосковались по доброму слову. Хотя бы из Бейрута, раз на Москву или Тегеран надежды слабы.

Шницер подробно и даже очень интересно развивает эту мысль, чисто по-еврейски вылезая из своей кожи, чтобы влезть в чужую, то есть чтобы сочувственно отнестись к чужому враждебному отношению.

Повспоминав пороховые дни и ночи Кирьят-Шмона, газетам можно вернуться к текущим делам и проанализировать причины межобщинных трений. Достаточно ли сделано, чтобы восточные евреи, которые, кстати, составляют в Кирьят-Шмона большинство, не чувствовали себя ущемленными по сравнению с выходцами из Европы? Газета "Йедиот ахаронот" печатает таблицу, из которой видна сравнительная оснащенность сефардов и ашкеназов бытовыми приборами, в том числе электромиксерами. Увы, евреев и в этой области еще разделяет пропасть; электрическим способом сбивают сливки лишь 51 процент сефардов, в то время как целые 56 процентов ашкеназов уже перешли с вилки на миксер.

Может быть, и тем и другим не мешало бы есть чуть поменьше сливок, но это уже другой вопрос. В Израиле, как на всем Западе, обожают статистику. На Западе подсчитывают, обсчитывают и высчитывают все на свете в твердой валюте цифр, на которую якобы только и можно купить истину.

Так бы и продолжать. Но в день, когда была опубликована таблица пользования миксерами в общинном разрезе, в девять часов вечера телевидение показало автобус с разбитыми стеклами на иерусалимской дороге. Темно. Шофер рассказывает в подставленный микрофон о нападении. Лицо и голос вполне спокойные, лишь учащенное дыхание в паузах. Поглаживает затылок, едва не прошитый автоматной очередью. Ослепительно белые лампы иерусалимской больницы: столько-то раненых, одна — тяжело.

Тяжело ранена двадцатидвухлетняя Двора Арендт. Сама на седьмом месяце беременности, она везла на коленях годовалого ребенка. Пуля попала в живот. Успела передать ребенка соседу по скамье, тоже раненому. Врачи продолжают бороться за ее жизнь. Плод извлечен во время операции мертвым.

Кстати, большинство пассажиров пострадавшего автобуса составляли ашкеназы.

Алиса в стране чудес

Бывают разные способы преодолевать земные печали. В открытой продаже у нас появились легчайшие самолетики из четырех алюминиевых трубок, мотоциклетного мотора и деревянного пропеллера — от одного вида страх берет, а фирма гребет деньги лопатой.

Но речь сейчас о другом массовом способе не унывать в нашей трудной жизни, притом — без всякого отрыва от земли.

На Пурим, как известно, завещано резвиться, и план по этой линии у нас выполняют и перевыполняют. К бывшему москвичу, ныне несционцу, ученому лингвисту, преподающему в Тель-Авивском университете наречия Центральной Африки, пришли коллеги на пуримскую костюмированную вечеринку. У входа в дом ряженым пришлось увертываться от нищего, который, сидя на земле, хватал гостей за ноги и, тряся жестяной кружкой, показывал им голое колено с огромной синей язвой. В нищем нетрудно было узнать приятеля хозяина дома — профессора-физика из института Вейцмана. Тут интересно не то, что такую маскарадную роль придумал себе профессор, а то, сколько труда он положил на приготовление язвы из йода, чернил и гусиных шкварок.

Эстеты, вероятно, поморщатся от подобного натурализма, но строгий вкус никогда не был сильной стороной пуримских проказ. Вечерний телевизионный концерт, которым нас угостили наши эстрадники, оказался и вовсе пошлым. "Каждая гадость находит свою пакость", как говаривал мой покойный дядя, имея в виду рассказчиков казарменных анекдотов и их благодарных слушателей. Правда, и в этом концерте нашелся недурной номер: явление Хаима Явина народу, снятое скрытой камерой в тель-авивском музее восковых фигур. Явин, самый популярный диктор израильского телевидения занял место в музейных потемках среди восковых фигур других наших знаменитостей, а камеры снимали переживания посетителей от встречи с новым экспонатом. Провинциалки ахали и шептали: "Как живой!". Даже тертые тель-авивские калачи клевали на эту удочку. А когда Явин вдруг менялся в лице и заговаривал с публикой магнитофонным голосом, начиналась просто паника.