Приют забытых душ - [72]

Василий медленно стянул с плеча дробовик и прицелился. Лось оказался тоже не лыком шит. Он наклонил голову так, что рога закрыли большую часть туловища. Черноморов выстрелил, но от удивления опустил ружье. Дробь не причинила рогам ни малейшего ущерба. Зато лось, ну, или кто-то очень на него похожий, разозлился. Из-под рогов было видно копыто. Зверь затопал, взрывая им землю. Василий завороженно наблюдал, как монстр готовится к атаке.

Куда бежать? Перед ним – дорога с брошенными автомобилями, а за дорогой – кусты. Сможет ли он тягаться со зверем в беге по зарослям? Но ничего другого не оставалось: огромный лось бросился в атаку. Черноморову показалось, что под копытами чудовища дрожит земля, но в последний момент мужчине удалось отпрыгнуть в сторону.

Лось с громким лязгом врезался в обитый металлом фургон, который от столкновения пошатнулся. Запряженная в него кляча заржала от испуга, бросилась с места, но не смогла сдвинуть с места КУНГ с застрявшим в нем лосем и свалилась обессиленно на землю.

Черноморов развернулся и выстрелил в открывшийся бок чудовища из дробовика, но, кажется, только еще сильней разозлил зверя. Тот с трубным ревом выдрал из КУНГа рога и одним движением развернулся к человеку. Глаза налились кровью, и лось опустил голову, готовясь вновь атаковать.

Василий, наконец, ощутил ужас: ой, как давно забытое чувство! Он бросил в сторону бесполезный дробовик, который не было времени перезаряжать, и прыгнул под фургон, который тут же сотряс еще один мощный удар разъяренного зверя. Черноморов перекатился по асфальту, ощущая, как сотрясается КУНГ, и дал стрекача в кусты.

Минута нелегкого лавирования меж цепких веток кустарника, вторая… Третья. Но Василий и не думал останавливаться. Если чудовище нагонит, ему крышка. И маньяк бежал, ломился через кусты, словно спасался от привидения… или другого маньяка. А ветки цеплялись, пытались его схватить, удержать. Трубный рев раздался вдалеке, видимо, лось потерял мужчину. Черноморов развернулся, но продолжал пятиться: мало ли что?

И угодил в яму. Земля под ногами исчезла, и Василий, взмахнув руками, рухнул вниз, ощутив резкую боль в теле. И тут же провалился во тьму от болевого шока.

Когда сознание вернулось вместе с пульсирующей болью в теле, Черноморов попытался сдвинуться, но не смог. Дикая боль из-за его движений вспыхнула с новой силой.

Василий приподнял голову и застонал: из груди торчал окровавленный деревянный кол, и из руки, и дальше… В обеих ногах по колу! Он захрипел, но подняться не смог. Это конец! После такого не выживают! Мужчина повернул голову влево и встретил потухший взгляд какого-то неизвестного животного, тоже проткнутого, как и Черноморов, кольями. Собрат по смерти! Та же ситуация справа. А вверху невообразимо далекое пятно света, до него никогда не добраться! Все ясно: он угодил в ловушку для тварей – глубокую яму с кольями. Он – избранник бога – в ловушке для тварей, созданной, несомненно, людьми!

Ну вот, теперь он подыхает, как последняя падаль! Свет померк, и Черноморов умер.

Когда же вернулось сознание, все вокруг, казалось, было в густом тумане. Лихорадящий мозг не справлялся с информацией и подавал ее сжато.

Василий где-то лежал, снятый с кольев. Боль не ушла, но стала явно слабее. А сверху, куда оказался устремлен взор маньяка, на него смотрели одни святые. Их было так много и с такими проникновенными взглядами, что убийце и монстру хотелось отвести взгляд, но Черноморов не мог пошевелиться. Слабость парализовала его. Мужчине предстояло много недель провести обездвиженным наедине с этими святыми.

И он бесконечно плакал горькими слезами, тысячи раз раскаивался в содеянном и миллион раз – в еще не совершенном, но молил только об одном – о спасении. Боль в теле то стихала, то разгоралась с новой силой. Сознание неоднократно агонизировало, пока организм не пошел на поправку, и, наконец, спаситель позволил увидеть себя. Взгляд Василия прояснился и различил среди множества святых, оказавшихся храмовой иконописью, живого человека. Старичка с седой бородой, в очках с металлической оправой. Но его взгляд оказался еще проникновенней, чем у древних икон, а Черноморов в тот же момент обнаружил, что не может влиять на его разум. Он не видел его и не ощущал.

– Я отец. Святой отец. Петр.

– Спасибо, отец! Я, как встану на ноги, сразу уйду, – прошептал Василий слабым голосом. Он уже не мог находиться под всепрощающими взглядами икон. Они терзали его душу, и при любой возможности мужчина отворачивал голову.

– А зачем тебе куда-то идти? Чем здесь плохо?

– Не может же чистое зло жить среди святых?

– Может, если искупило свой грех! Да и избавить тебя от агрессии я могу.

– Но как? – измученно произнес маньяк.

– Гипноз, – как-то буднично произнес старичок. А ведь он никакой не святой отец! Тогда кто? Ученый? Вот ученым он может быть… Но почему ученый не может быть святым отцом? И Черноморов согласился, в обмен на одну детскую душу в год, что, видимо, старичка вполне удовлетворило…

– Ты бы убил меня, если бы смог, – это было скорее утверждение, чем вопрос. Петр Васильевич Кизляк – так звали ученого – сидел рядом со все еще больным Василием и аккуратно промывал его раны.