Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками - [19]

– Правда, Огли. Я очень за тебя рад.

Он облегченно вздыхает:

– Ладно, пошли спать. Я постараюсь сосредоточиться и, может, что-нибудь вспомню.

– Нет, Огли, – возражаю я. – Я ценю твои благие намерения, но со снами этот номер не пройдет. Иди, спи без меня. А я еще немного поброжу, – добавляю я, поворачиваясь к лесу.

– Ты снова туда пойдешь? – кричит Огли мне вслед. – После того, что мы там видели?

Ты хочешь сказать, после того, что я там видел? – стучит у меня в голове. Одиночество пронзает мой мозг. В душе я ненавижу Огли за его забывчивость. И больше всего за то, что от него здесь ничего не зависит: просто его проблемы со сном исчезли, будто обычная простуда. Мне не за что его винить. Теперь Огли будет просыпаться с легким сердцем, а я до конца жизни стану считать мертвых овец.

Сейчас я вяло бреду через лес, тихо похрустывая листьями. Восторженное чувство страха куда-то ушло. Листья как листья. В темноте привычно светится скучное озеро. Наткнувшись на индюшку, я останавливаюсь и бросаю в нее веткой. Забираюсь в корзину воздушного шара и сворачиваюсь там, как младенец в утробе. Теперь, когда я один, мне страшно дергать за шнур. С Эммой, по крайней мере, я мог чувствовать тепло человеческого тела.

Где-то вдали блеет Муфлонка, наша последняя овечка. Интересно, сегодня ночью Энни продолжит охранять ее, босиком прочесывая лес в поисках собак? Мне жаль Энни, пребывающую в плену своей бешеной мании. Но еще больше мне жаль Муфлонку. Она-то остается наедине с Энни.

Мои веки начинают слипаться под тяжестью дремоты, предвестника пророческих снов. Я вздрагиваю и вытягиваюсь на дне корзины. Потом просовываю пальцы в прорехи между ивовыми прутьями, чтобы ухватиться за острые края реальности. В голове у меня пузырится омут, и в каждом пузыре заключена крошечная картинка из прошлого: Огливи, забросивший журнал сновидений; пустые глаза Энни, в которых отражаются призрачные собаки; белый живот Мериноски, всплывающий из омута. Мне никогда не снились пророчества о собственном прошлом. Непонятно, как здоровые люди вообще могут спать, если во сне ты всегда заглядываешь в свой собственный омут? Огливи меня избаловал. Я почти забыл, что значит оставаться один на один со своими снами. Стеклянный шар надо мной начинает барахлить. Он прерывисто мигает, и мир вокруг меняет свой цвет: черный-серый-черный-серый. А чуть поодаль вспыхивают и гаснут тесно сплетенные ветки деревьев, чем-то похожие на мозговые извилины.

Журнал наблюдений звездочета… за летними преступлениями

Я стою на стреме.

Раффи обеспечивает нас работой.

Марта придумывает для Пети костюм и учит танцевать.

Пети изображает луну.

Сегодня вечером я вовсе не собирался примыкать к преступному сообществу. А попал туда, потому что мой отец отправил меня на свидание с Альционой. Он коварно сообщил о ее длинных голубых эмиссионных линиях и удивительном звездном скоплении, где она сверкает, как ярчайшая звезда, и меня зацепило. В ожидании встречи с этой ослепительной красавицей я отполировал свою карманную планисферу, прочитал в «Детском путеводителе по Галактике», как ее найти, и записал ее спектральный класс. Вот так мы с Молли очутились в туристической части острова. Отец утверждал, что для юных астрономов там просто сущий рай. Но когда я взобрался на дюну и увидел Пети, мои мечты об Альционе отошли на второй план.

Пети танцует на берегу в озере лунного света. Это обычный тустеп, но он оживляет его па из шимми, раскачиваясь во все стороны. Еще он вращается и сучит ногами, издавая низкие булькающие звуки, от которых у меня по коже бегут мурашки.

Пети не очень опытный танцор, но в быстроте ему не откажешь. Меня это не удивляет. В моей голове невольно возникает формула: кинетическая энергия = масса х скорость. А Пети настоящий дервиш песков, высокий, гибкий и неистово подвижный. К тому же сверкает, как звезда.

Подойдя поближе, я понимаю, в чем тут дело. На его груди блестит крышка от мусорного бака, крест-накрест обвязанная новогодней гирляндой. Руки и шею обвивают маленькие белые лампочки, мигающие в такт его движениям. Я догадываюсь, что они работают на батарейках. Ближайший отель находится в пятнадцати минутах ходьбы, и вряд ли оттуда стали бы тянуть провод.

Раньше мы никогда не встречались, но в этом танцоре диско я сразу узнаю Пети. Кто еще на острове может выплясывать и обряжаться подобным образом? Пети здесь настоящая легенда. Дорин, горничная в гостинице «Миска и койка», сообщила отцу, что он приезжает на остров каждое лето. Никто точно не знает, что с ним не так. Дорин говорит, что он всегда заявляется ночью, и она ни разу не видела, как он заселяется. Пети лет тридцать, у него безжизненная восковая кожа и длинные белые ресницы. Дорин говорит, что, когда приезжает Пети, испуганные постояльцы звонят и жалуются, что по коридорам бродит привидение.

– А он доброе привидение? – поинтересовалась моя сестра Молли. – Такое, как Каспер?

– Нет, Пети не призрак, – уверяла она нас позднее. – Не знаю, что это за птица, но он совершенно безобидный.

От морской сырости у меня запотевают очки, и я ничего не вижу. Протерев их, я замечаю, что руки Пети обернуты фольгой. В них он держит два огромных красных фонаря, потрясая ими, словно маракасами. Фонари отбрасывают причудливые тени на участок пляжа, огороженный веревками. Что там внутри, я не могу разглядеть. Видна только красная пластиковая лента, натянутая между четырьмя деревянными столбиками. За ней торчит палка с каким-то треугольным знаком. Когда на нее падает свет от крутящегося Пети, я успеваю прочитать: «Место нереста морских черепах. Проход запрещен. За нарушение штраф или тюремное заключение».