Приют - [58]

– Пошли наверх, – сказал он, – тебе давно пора находиться в постели, молодой человек.

Через полчаса Макс спустился на кухню.

– Чарли не понимает, почему ты такая, – сказал он. – Поговори с ним, ради Бога. Времени остается мало.

Эти слова отнюдь не убедили ее, о чем она и сообщила усталым голосом. Макс уставился в окно, по привычке сжимая и разжимая пальцы. Стелла поняла, что ему невыносима эта неудача: мысль, что Чарли страдает из-за потерпевшего крах брака родителей, мучительно его беспокоила. Не сказав ни слова, она пошла наверх. Дверь спальни сына была открыта. Стелла встала в проеме. Чарли лежал в постели на боку, спиной к ней. Она понимала, что он не спит, знает о ее присутствии, но не хочет поворачиваться. Простояв несколько секунд, Стелла пошла к себе в спальню и закрыла за собой дверь.

На другой день, когда она чистила у раковины картошку, Чарли вернулся из школы, бросил сумку с книгами на стул, сел и стал переобуваться.

– Что на ужин? – спросил он.

– Тушеная говядина.

– Мама…

– Что такое?

– Можно задать тебе вопрос?

– Если хочешь.

Стелла продолжала чистить картошку. Окно возле раковины выходило на дорогу к сараю, в котором Тревор держал трактор. Там высоко в стене было окно без стекол. На подоконник опустилась, хлопая крыльями, ворона и несколько раз клюнула доску. Потом из сарая вышел Тревор. Уже смеркалось, и Стелла была уверена, что он не разглядит ее через кухонное окно, но Тревор положил ладонь на пах, потер, и она невольно улыбнулась.

– Мама…

– Что такое?

Тревор открыл ворота, ведущие в поле за сараем, куда днем выгонял скотину. Стелла не могла понять, почему он гоняет коров с места на место, и решила, что это как-то связано с выпасом. Он запер за собой ворота и пошел к скотине, сгрудившейся в дальнем конце поля.

– Я хочу, чтобы мы были друзьями.

Стелла отвернулась от окна, очень довольная его робкой просьбой, но притворилась, что сомневается.

– Ты уверен?

– Да.

– Гм-м. Тебе папа велел сказать это?

– Нет.

– Мистер Гриффин?

– Нет.

Стелла хмыкнула, снова повернулась к раковине и принялась резать картошку на разделочной доске. Мальчик сидел с мрачным, сердитым выражением лица, в котором она узнала Максово. Вновь надолго воцарилось молчание, пока она складывала картошку в кастрюлю, заливала ее водой, солила воду, каждые несколько секунд поглядывая на Чарли с насмешливой подозрительностью. Мальчик не понимал, до какой степени это игра. Стелла слышала мычание коров в сгущающихся сумерках.

– Включи свет, – попросила она, – становится темно.

И принялась крошить лук. Свет не загорался, за ее спиной не слышалось ни звука.

– Чарли, – сказала Стелла, повернувшись, и увидела, что лицо мальчика сморщилось.

– Дорогой мой, – воскликнула она, бросившись к сыну и обняв его, – конечно, я хочу, чтобы мы были друзьями! Разве мы не друзья? Я считала, что да!

На другой день Стелла стояла возле дома, глядя на долину. Дул сильный ветер, но дождя не было; армада плывущих облаков затягивала солнце, поэтому один холм был освещен бледным, водянистым светом, другой находился в тени. Небо было деятельным, неугомонным, и Стелла несколько минут с удовольствием разглядывала его. Недавно установленные высоковольтные столбы тянулись по долине и строем поднимались на дальние холмы. Проходя под ними, она слышала гудение и потрескивание. Солнце уже поднималось выше, близилась весна, из труб кирпичного завода на востоке валил белый дым. Впервые за много месяцев Стелла ощутила, что в ней шевельнулось что-то похожее на надежду.

Вечером она предложила Максу поискать работу в Лондоне. Макс с нескрываемым удовольствием ответил, что намерен провести в Кледуине еще не менее двух лет.

– Так что привыкай, – сказал он.

В ту ночь Стелла напилась. Она сказала мне, что временами ее глубоко ранила жестокость Макса. На сей раз лезвие прошло между пластинами ее брони и поразило прямо в сердце. Она почувствовала себя дурой из-за того, что забыла на миг – это жестокая борьба, не на жизнь, а на смерть. После ужина она налила себе большую порцию джина, надела пальто, вышла и, прислонясь к воротам, стала смотреть на звезды. Вскоре она замерзла, поэтому продолжила пить на кухне. Смотрела в окно, откинувшись назад вместе с деревянным креслом и положив ноги на подоконник; бутылка стояла на полу под рукой. Проблема заключалась в том, что, напившись, Стелла думала об Эдгаре, а мысли о нем делали ее плаксивой. Когда Макс спустился на кухню, она обозвала его дерьмом. Он ответил со сдержанной яростью, что его терпение уже подходит к концу. Это вызвало с ее стороны новый поток оскорблений, и Макс поспешил наверх к своим медицинским журналам. Вскоре у нее полились слезы, но, разумеется, никто не спустился узнать, что с ней, – ведь на кухне сидела просто-напросто распутница, загубившая их жизни, напивающаяся неразбавленным джином и воющая о своем утраченном душевнобольном любовнике.

Поднимаясь наверх после последней вылазки на свежий воздух, которая завершилась тем, что она принялась стучать в дверь Уильямсов и звать Тревора, Стелла зашла в гостиную. Бутылка была при ней, и у нее возникло искушение запустить ею в окно, чтобы увидеть лицо Макса, когда он выскочит из своей комнаты, но ради этого не стоило лишаться джина. Она с громким смехом поднялась на третий этаж и завалилась спать не раздеваясь.