Привыкнуть друг к другу можно и без слов это совсем не долго - [6]

Теперь я вижу, что вошедшие общаются, по крайней мере, они шевелят губами и жестикулируют, некоторые достают из сумок сотовые телефоны и начинают по ним разговаривать, но я ничего не слышу, ни одного голоса, ни объявлений машиниста, ни стука колес.

Добрый день, кто вошел в Карлсруэ, пробую спросить я, но никто не реагирует, во мне просыпается страх, я не могу объяснить себе возникновение этой тишины, и мне уже начинает казаться, что я стала невидимкой, я быстро иду по проходу в купе номер семь, там ведь всегда говорят по телефонам, но и здесь полная тишина, в которую я тревожно вслушиваюсь, я не слышу ударов собственного сердца и не понимаю, как такое может быть, ведь всегда что-нибудь слышно, ведь даже глухие слышат хотя бы собственный пульс, как мне теперь проверять билеты и сопровождать поезд, мне теперь самой нужна проводница. Я делаю несколько шагов по направлению к передней части поезда, потому что там находится мой шеф, который, быть может, сумеет объяснить мне, что произошло, но тут же мне приходит в голову, что я не смогу услышать его разъяснений, я отступаю назад и падаю на сиденье, на какое-то сиденье, я не утруждаю себя поисками укромного местечка за багажной стойкой, сижу и чувствую сильный страх, который резиновым обручем сковывает мою грудь и в мгновение ока заставляет похолодеть пальцы, дышу быстрее, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, расстегиваю верхнюю пуговицу на блузке и обхватываю рукой шею так сильно, как только могу вынести, собираю вялую кожу между пальцев и сжимаю ее до боли в надежде, что боль прервет тишину. При этом я толкаю свою соседку. Я наверняка уже проверяла у нее билет, но не в состоянии вспомнить ее лица. Оно узкое и ссохшееся, словно сшито из кожи, карие глаза и тонкие губы, все на этом лице узко и сжато, вдруг я вижу, как открывается ее рот, и мое лицо перекашивается от ужаса, я не должна ее слышать, но рот спрашивает: вы себя нормально чувствуете, и я слышу каждое слово, я широко открываю глаза и начинаю смеяться.

Да, говорю я и снова слышу себя, сразу же узнаю стук колес, этот грохот, и гудение кондиционера, и голоса, перескакивающие туда-сюда по вагону, весь поезд говорит и смеется, звонят телефоны, крики, кашель и отчетливее всех мой громкий, навязчивый пульс, да, говорю я своей соседке, которая пристально смотрит на меня. Я не знаю, сколько ей лет, я не знаю, почему она не сводит с меня глаз, это не испытующий взгляд, она всего лишь хочет дождаться ответа на вопрос, как я себя чувствую, а я внезапно прильнула к ней и положила голову на ее узкое и сухопарое, как она сама, плечо, от нее приятно пахнет — не пахнет ничем. Она почти не дотрагивается до меня, а лишь слегка приобнимает, я могла бы запросто сбросить ее руку, но мне этого совсем не хочется. Мне так хорошо, я слышу биение своего сердца и тихое дыхание этой незнакомки, мне даже хочется, чтобы она обняла меня покрепче, чтобы она прижала меня к себе и погладила по голове, провела рукой по лицу, однако требовать чего-то подобного от незнакомого человека — это чересчур, тут я отчетливо различаю чей-то голос за дверью отделения, смена персонала, приготовьте, пожалуйста, ваши билеты. В ужасе я подскакиваю, персонал, который сменили, это я, но это какая-то ошибка, я еду до Гамбурга. Моя соседка наблюдает за тем, как я встаю, застегиваю воротничок, она ничего не говорит, она наблюдает за мной как человек, которому нечего терять и нечего добиваться.

Мой сменщик продвигается вперед по вагону, я его никогда не видела, хотя бывала в дороге со многими коллегами, мы встречались в столовых, залах ожидания, иногда в фойе гостиниц, с некоторыми я переспала. Он бросает взгляды на билеты, смена персонала, карту постоянного клиента, пожалуйста, вашу кредитку, пожалуйста, он наклоняется направо и налево, я читаю табличку на его пиджаке: П. Матт. Он уже дошел до ряда перед нами, заметил меня и кивает. Моя соседка показывает свой билет, она едет в Гамбург, и П. Матт доброжелательно кивает, проставляя на нем еще один штемпель. Она может ехать в Гамбург, все в порядке, я тоже могу ехать, куда захочу, ему не нужен мой билет, мы члены одной семьи, хотя он меня и сменил, я все равно в клубе и теперь могу выйти, и П. Матт, кивнув мне, переходит к следующему ряду.

Мне пора, говорю я своей соседке.

Она кивает и смотрит на меня. Вероятно, она ждет объяснения или извинения.

У меня нет багажа, говорю я и добавляю, после того как встала, спасибо, тихо и торопливо, я больше не отваживаюсь смотреть в ее сторону, я удаляюсь от нее, но с каждым шагом мне недостает ее все больше и больше.

Когда я выхожу во Франкфурте, П. Матт стоит, прислонившись к двери поезда.

Живешь здесь, спрашивает он, подмигнув.

Гостиница «Драйкронен», говорю я, хочешь составить мне компанию.

Я еду дальше, смеется он, ты же знаешь. Может, на обратном пути.

Да, кричу я, на обратном пути заходи, а потом еще громче, потому что двери закрываются, заходи обязательно, буду рада, но я не уверена, что он это услышал, и замираю на перроне, а поезд катится мимо, я хотела бы еще раз увидеть свою соседку, но помню, что стекла покрыты зеркальной пленкой и нет смысла прижиматься лицом к стеклу. Перрон не переливается, он из немого бетона, и я слышу все, даже воркование голубей, которых отсюда давно прогнали.