Так и случилось. Он открыл ворота усадьбы, чувствуя благодарность к Уэлдонам за то, что они не побеспокоились поставить сигнализацию. Он увидел освещенные окна первого этажа и пожалел, что не может остановиться и внимательно рассмотреть Валери — высокую, стройную, красивую, она стояла с бокалом, и разговаривала с хозяевами. Он обошел дом, вышел на край обрыва, увидел тень и горящий кончик сигареты.
— Тиллот, — окликнул он.
Его «другое я» повернулся к нему.
— Кто там?
— Ты. Или я.
— Что такое? Ты с ума сошел?
— Нет, Тиллот. Я пришел сказать тебе, что ты не должен сегодня вести машину.
Другой был пьян. Когда такое случалось, он быстро возбуждался. И сейчас он вспылил:
— Я не знаю, кто ты, но убирайся вон отсюда!
— У меня столько же прав, сколько у тебя. Возможно, больше.
— Вон! — зарычал Тиллот.
— Сам убирайся! — проскрежетал Тиллот, хватая другого за руки. Последовала краткая борьба, хотя противники были одинаково сильны. Она была бы длиннее, если бы один из них не споткнулся о корень, не упал и не ударился головой о камень.
Он подумал:
— Мертв. Но он — я? — всерьез хотел покончить жизнь самоубийством после того, как Валери погибла. Так что же произошло? Я спас его — себя? — и я спас Валери…
Стараясь ни о чем больше не думать, он раздел труп — к счастью, на одежде не было крови — переоделся, одел на другого свою рубашку и шорты. «Как предусмотрительно поступил Джим Уэлдон, построив свой дом на краю утеса. Думаю, акулы сегодня голодны…»
— Милый, — спросила Валери, — ты думаешь, нам надо ехать?
— Он в порядке, — заверил Джим Уэлдон, — только помни, что твой драндулет — это не ракета!
— Как я могу забыть? — протянул Тиллот.
Он открыл дверцу Валери, обошел машину и сел сам. Включил зажигание, нажал сцепление и поехал. Это произошло на первом повороте петляющей дороги, катастрофы, возможно, могло не быть, если бы колесо не спустилось в критический момент.
В полубреду, в больнице, он смутно вспомнил о корабле «Венерианка» и об ученом по имени Эбботсфорд. Он говорил себе, что нужно только подождать, в следующий раз он сыграет более умело. Он говорил об этом сиделкам и всем, кто его слушал, но психиатр с помощью тщательного внушения избавил его от галлюцинаций, так что после того, как его выписали, он ничего не помнил, кроме аварии и своей непосильной утраты.
Когда стали набирать добровольцев для первого межзвездного полета, он пошел туда.
Это стало привычкой.
