Привязанность - [71]

Она услышала шаги, становившиеся все громче, они как будто шли по некоему школьному коридору прямо к кабинету директора — ходячий нагоняй. Джин напряглась — и впервые задумалась о том, как чувствуют себя маленькие мальчики при появлении Мэрианн. Потом Мэрианн нажала на кнопку, не проверив, остается ли Джин на связи, и линия омертвела.

Джин позвонила матери, полная решимости составить план действий, но, когда Филлис сказала, что «приезжать нет никакой необходимости», она поняла это как упрек в том, что она еще не там.

— С ним сейчас Мэрианн.

— Знаю, мама. Я только что с ним разговаривала. Папа говорит, что это простая процедура.

— Верно, дорогая. Но я полагаю, что ничто не бывает совершенно простым, когда тебе восемьдесят.

— Семьдесят девять, — поправила Джин. Когда она повесила трубку, пообещав координироваться с сестрой, то сказала себе, что ей необходимо разобраться со всем этим, и чем скорее, тем лучше. Джин требовалось подышать воздухом. Она взяла свою сумку и направилась наверх, в гостиную. Виктория и Викрам устроились на софе перед телевизором, разбросав по полу путеводители, а стоявшие на подлокотниках софы открытые картонные коробки с пиццей походили на ноутбуки.

Они планировали летнее путешествие по Индонезии, с транзитной остановкой на Сен-Жаке. Марк и Джин официально это одобрили. Всего девять месяцев спустя после взрывов на Бали они скрывали свое беспокойство относительно терроризма на политической и религиозной почве (принцип молнии), вместо этого считая, что им повезло избавиться от большой, разрывающей год поездки, ото всей ее бесцельности, опасностей и дороговизны. Они передали им свои мили для начисления авиалиниями призовых очков, ассигновали деньги на отели, а Марк, она была в этом уверена, увенчает это наличными: «плановая экономика», которую отстаивала Вик.

Вик и Викрам легонько держались за руки и цепенели, глядя на экран. «Животный магнетизм» — это не метафора, подумала Джин, приостанавливаясь, чтобы на них посмотреть. Оба они даже не осознавали этого, но им необходимо было касаться друг друга, осуществляя контакт в какой-нибудь точке, пусть даже этот контакт был не более чем касание колена кончиком пальца. За чем это они так серьезно наблюдали? За липосакцией — операцией по отсасыванию жира.

— Скоро вернусь, — сказала она, замешкавшись в дверном проеме, словно решая, куда двинуться дальше — на Сен-Жак или прямиком в Нью-Йорк. Но в ответ услышала только шум отсасывающего жир устройства, которое так захватило Викрама и Викторию, и выскользнула наружу незамеченной.

Следующее ее движение будет зависеть от новостей от Скалли. Шагая по Альберт-стрит, она думала, что ей удалось родить одной, потому что, ну, она не была одна. Рядом с ней был Скалли. И Виктория тоже была с ней радом. Теперь же рядом была только Джин, тот же страх, тот же доктор, то же соперничество за время Марка. Знакомое ожидание, знакомая тревога. Только вот ребенка в конце этого не будет. Что же в таком случае будет в конце? Она едва могла это перенести, когда ей воображалась этакая атака на нее саму из какого-то из нижних кругов дантова ада, того, что был забит, если ей не изменяла память, неверными женами.

И когда она свернула на Парквей, влившись в воскресный поток семей, возвращающихся из зоопарка, ее одолело, затравило свежее осознание своего безрассудства — того самого, которое прежде она оправдывала таким же безрассудством со стороны Марка. Папа вот-вот должен был лечь в больницу, меж тем как она предпочла возню в обители порно с этим наркоманом бесчестного наслаждения. Оно похоже на липосакцию, подумала она, — такое же отвратительное и, возможно, опасное, потакающее низменным желаниям и совершенно излишнее. В сущности, это хуже липосакции, которая, по крайней мере, не предполагает еще и неверности. Джин остановилась, чтобы обменяться горестными взглядами с мопсом — или не мопсом: китайский шарпей, значилось на табличке. Его карамельная шуба выглядела размера на четыре больше, чем надо, а шерсть завивалась именно так, как если бы весь его щенячий жир отсосали пылесосом. Такие тревожные карие глаза, погребенные в этих складках, — на ее взгляд, ему не могло быть больше пяти-шести недель отроду. Где его мать? И где все остальные мопсики? А затем все сделалось на удивление ясным. Что бы ни сказал Скалли, она отправится прямо в Нью-Йорк, самым мощным из инстинктов возвращаемая на первоначальную территорию. Она отправится домой.

Нью-Йорк

Зигзагами продвигаясь в город из аэропорта Кеннеди, Джин не хотела отвлекать водителя — испытывающего стресс сикха, который что-то кричал в свой сотовый телефон, — просьбами ехать потише. Замышлял ли он убийство или делал чрезвычайно взыскательный заказ на обед? Забудь о нем и его девичьем затылке с длинными черными волосами и смотри на свой родной город — вот он, прямо на горизонте, светящийся в пропитанном смогом, вневременном монохроме. Закопченная жара вихляющимся ковром простиралась к огромному миражу, который был Готемом[70], и Джин была взволнована своим возвращением сюда и счастлива тем, что к ней самой недавно вернулась жизнь. Скалли подал ей сигнал отбоя («хотя через полгода нам хотелось бы посмотреть еще раз»), и это приостановление исполнения приговора, этот папский отказ от иска она приняла с душевным подъемом и с правом на очень скорое забвение. Она разобралась с этой физикой страха (надеясь, как всегда, получить материал для колонки): с тем, как смертельный испуг может захватывать человека и держать его в своей лапище на манер Кинг-Конга, а потом,