Привязанность - [165]

Нами уже отмечалось, что к концу первого года жизни ребенка каждая пара мать — ребенок вырабатывает характерный для нее паттерн взаимодействия. Более того, едва ли можно преувеличить многообразие различий между этими парами. Например, Давид и Аппель (David, Appell, 1966, 1969), описывая свои наблюдения, подчеркивают, какие огромные различия существуют между парами, если взять только время их взаимодействия, не говоря уже о различиях в его качестве[156]. В своих работах они описывают в качестве полярных случаев, с одной стороны, мать, которая практически все время, пока ее дочь не спала, проводила с ней, с а другой стороны, мать, которая все свое время посвящала домашнему хозяйству, пренебрегая заботой о дочери, так что они практически не общались. В третьей паре мать и сын много времени проводили вместе: наблюдая друг за другом, они молча занимались каждый своим делом. Четвертая пара могла в течение продолжительного времени не общаться, но внезапно и непредсказуемо эти периоды сменялись периодами долгого и тесного взаимодействия, которое инициировала мать.

Пока Давид и Аппель опубликовали слишком мало данных, чтобы понять, что является основной причиной этих огромных различий в поведении пар. Очевидно, однако, что с точки зрения степени активности реагирования одного партнера на инициативы другого различия между матерями были больше, чем между детьми. Например, в ходе этого исследования было отмечено, что все дети отзывались на любую попытку матери начать взаимодействие, так что разброс реакций среди детей был близок к нулю. И наоборот, различия в реагировании матерей были очень большими. Каждая из матерей оставляла без внимания какое-то количество инициатив со стороны ребенка; и все же, в то время как одна мать постоянно реагировала больше, чем на половину из них, были и другие матери, которые почти вообще не обращали на них внимание. Как и можно было ожидать, отзывчивые матери радовались общению с ребенком, тогда как некоторым матерям общение с малышом казалось обременительным, за исключением тех случаев, когда они сами были инициаторами взаимодействия.

Эти данные убедительно показывают, что когда ребенку исполняется год, роль матери в интенсивности взаимодействия значительно больше, чем роль ребенка. Очевидно, сходный вывод можно сделать из исследования Бишопа (Bishop, 1951), в котором велось наблюдение за поведением детей в детском саду во время двух получасовых периодов пребывания их в игровой комнате вместе с матерями. Формы взаимодействия между матерью и ребенком колебались от почти непрерывного до эпизодического общения, причем главным фактором здесь было то, в какой степени мать реагировала на инициативы ребенка или игнорировала их.

Каковы бы ни были причины того или иного поведения матери по отношению к ее ребенку, имеется множество данных, показывающих, что в любом случае оно играет ведущую роль в определении паттерна привязанности, который впоследствии формируется у ребенка. Косвенное подтверждение этого представил Ярроу (Yarrow, 1963) в своем исследовании развития сорока детей в первые полгода жизни, которые они провели в семьях опекунов или приемных родителей.

В возрасте шести месяцев у каждого ребенка оценивались поведенческие характеристики на основе данных, полученных из наблюдений во время выполнения тестов и в ситуациях общения, а также из бесед с матерью или лицом, выступающим в ее качестве. Эти оценки соотносились с рейтинговыми оценками того опыта, который ребенок приобрел за эти месяцы. Сведения об этом опыте были получены на основе регулярных наблюдений за процессом взаимодействия матери и младенца у них дома. Был обнаружен целый ряд значимых корреляций. Например, установили, что способность[157] младенца справляться с фрустрацией и стрессом весьма высоко коррелировала со следующими характеристиками материнского поведения:

— общим показателем частоты и продолжительности физического контакта, получаемого ребенком от матери;

— степенью адаптированности того положения, в котором мать держала ребенка на руках, к его особенностям и ритмам[158];

— эффективностью методов, применяемых ею, чтобы успокоить ребенка;

— активностью стимуляции и побуждения ребенка со стороны матери реагировать на общение, выражать свои потребности или продвигаться в своем развитии;

— степенью соответствия материалов, предоставляемых ребенку, и опыта действия с ними индивидуальным возможностям ребенка;

— частотой и силой выражения положительных чувств к нему со стороны матери, отца и других людей.

Каждый из этих показателей материнского поведения положительно коррелировал со способностью ребенка справляться со стрессом. Коэффициенты составляли +0,50 и выше, причем самыми высокими были показатели степени приспособления матери к ритмам своего ребенка и к его развитию.

Все эти характеристики материнского поведения также положительно коррелировали с инициативностью общения у различных детей; но ни в одном случае величина корреляции не была такой большой, как в отношении способности детей справляться со стрессом.

Исследование Ярроу не содержит данных о том, имеется ли корреляция оцениваемых показателей материнского поведения с паттернами привязанности этих детей в год и позднее. Однако наблюдения Эйнсворт и других исследователей позволяют предположить, что такая корреляция существует.