Привратник 'Бездны' - [8]

-Ишь, как захорошел, пидер! Совсем не подохнет, а?

- Мальчик, я профессионал. Я знаю подход к скотине. Интеллигент, заметь, самая живучая скотина. Отец Сталин о сем чудесном факте, знал не понаслышке. И всегда умилялся их живучести. Порченый народ - он всегда живуч, как таракан. Этот тараканий народ, мальчик, форменный патологический мазохист. Он обожает - унижение. Мальчик, сделай милость, унизь моего оппонента действием.

- Думаешь, трахнуть пидера, а?

- Мальчик, это твои проблемы. Прессуй, только без боли. Вольдемару достаточно пока перчика. Пока.

- Гнетешь, да! За фраера держишь, да?!

- Мальчик, ты делай дело. И поменьше рефлексий. Не шебарши. До утреннего гимна наш интеллигентный оппонент обязан поделиться информацией.

Я не сразу сообразил, что плотный горячий зев чудовища более не обволакивает всего меня, но лишь методично пережевывает, смакует мой истерзанный желудок, дотягиваясь и до мошонки, видимо, превращенной всмятку. Желудок мой безропотно ворочался, иногда как бы вырываясь из цепких плотоядных уст, помогая себе рвотными мерзкими позывами-судорогами.

Я плавал в растопленном собственном подкожном жире, скользил по мутной утягивающей пленочной поверхности сознания, пытаясь разбудить, растормошить в себе, укрывшуюся с головой, злость. Злость к самому себе. Такому непроворному, такому ничтожному телом и духом. Такому...

Возвратиться к самому себе, к своему похеренному мужскому "я" помог внешний раздражитель. Раздражитель, с градусами не обжигающего любимого бодрящего утреннего кофе, а скорее, спрогоряча подогретого чая...

Буквально на меня, страдающего, но исключительно живучего интеллигента, азартно справлял малую нужду коренастый пришелец, реагирующий на псевдоним: "мальчик".

Таким тривиальным зековским манером меня унижали. Потакая, так сказать, моим высоколобым "порченым" воззрениям-привычкам.

Главным объектом унижения, разумеется, было лицо оппонента. Вовремя среагировать я не сумел. Впрочем, и не успел бы, ворочаясь на правом боку, завернувшись в жалкое подобие человеческого эмбриона, с болезненно сплюснутыми веками, с руками пропущенными в низ живота, поближе к отшибленным беззащитным ядрам, запоздало, оберегая их смяточную порушенную природу.

Моча "рефлектирующего мальчика" оказалась на диво ядовитой, добросовестно зашторенные глаза защипало, заломило.

Принял приличную дозу чужеродной влаги и нос, который тут же неудержимо засвербило, шибая прямо в мозги мерзопакостным озоном.

Слепо двигая орошенной головой, я уткнулся в подушку, и тотчас же попытался укрыться ее родной слежало-пуховой броней...

Мое естественное брезгливое движение не осталось без внимания:

- Вован! Попытка к бегству больно карается... В очко стакан вобью! Умри на момент!

Дрожа и омерзительно ворочаясь под душистым "душем" "мальчика", воображая себя контуженым выползнем-слизняком, я между тем ощупью подбирался к одной очевидной простейшей мысли: что, в сущности, умереть не страшно! В эту ночь я позволил над собою, над своей человеческой сутью, производить всевозможные нечеловеческие опыты... И между тем, я все еще живой! Все еще рассуждающий и комментирующий действия человекоподобных существ, которые, вероятно, давно относят себя к некой надчеловеческой расе, которой отныне все позволено...

Я, слизняк, свыкся с мыслью, что эти братцы - и есть посланники той непостижимой разумом сущности, которая зовется смерть...

Разве эти ничтожества могут претендовать на звание: посланник вечности?!

Безусловный животный инстинкт: ж и т ь - не пропал, не растворился под прессом боли и прочих уничижающих упражнений.

Пропало иное, - страх мгновенного несуществования сейчас, - здесь, сию секунду.

Страх перед мигом небытия исчез с такой странной неуловимостью, точно трусливый единственный свидетель...

Я, наконец, понял, каким могущественным преимуществом я наделен...

В сущности, преимущество мое перед этими ночными непрошеными тварями - одно. Но зато какое!

Этим существам, по привычке обряженным в человеческие оболочки, - им, вечным смертникам никогда не постичь, что такое есть русская недотепистая интеллигентская суть, - само существо русской простодушной души бессеребренницы...

Не случись этой аллегорической ночи, - я бы не решился тревожить втуне столь не повседневные понятия, предполагающие некоторую литературную высокопарность, возможно неуместную пафосность...

Ничего подобного! Всё к месту. Всё ко времени.

Преимущество мое в одном: в абсолютной свободе собою.

В моем личном подчинении находился мой разум.

Моя внешне поверженная человеческая сущность, которая зовется душою, пока еще (слава Богу) довлела над моими эмоциями, над мозгами. Сердце и голова были в моем распоряжении.

Эта невообразимая позорная ночь станет моим звездным часом.

Эта нечеловеческая ночь вернет мне - самого меня!

Возвратит мне - меня...

Меня, привыкшего прикидываться около послушным столичным обывателем. Обывателем, давно растерявшим почти все свои более-менее приглядные черты русского интеллигента.

Интеллигента в третьем поколении.

Интеллигента, прежде всего по мироощущению, мировосприятию, по способу существования...