Привидения - [7]

ФРУ АЛВИНГ. Других? Другого – хотите вы сказать.

ПАСТОР МАНДЕРС. С вашей стороны было в высшей степени безрассудно искать убежища у меня.

ФРУ АЛВИНГ. У нашего духовного отца? У друга нашего дома?

ПАСТОР МАНДЕРС. Больше всего поэтому. Да, благодарите создателя, что у меня достало твердости… что мне удалось отвратить вас от ваших неразумных намерений и что господь помог мне вернуть вас на путь долга, к домашнему очагу и к законному супругу.

ФРУ АЛВИНГ. Да, пастор Мандерс, это бесспорно сделали вы.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я был только ничтожным орудием в руках всевышнего. И разве не на благо вам и всей вашей последующей жизни удалось мне склонить вас тогда подчиниться долгу? Разве не сбылось все, как я предсказывал? Разве Алвинг не отвернулся от всех своих заблуждений, как и подобает мужу? Не жил с тех пор и до конца дней своих безупречно, в любви и согласии с вами? Не стал ли истинным благодетелем для своего края и не возвысил ли и вас своей помощницей во всех своих предприятиях? Достойной, дельной помощницей – да, мне известно это, фру Алвинг. Я должен воздать вам эту хвалу. Но вот я дошел до второго крупного проступка в вашей жизни.

ФРУ АЛВИНГ. Что вы хотите этим сказать?

ПАСТОР МАНДЕРС. Как некогда пренебрегли вы обязанностями супруги, так затем пренебрегли и обязанностями матери.

ФРУ АЛВИНГ. А!..

ПАСТОР МАНДЕРС. Вы всегда были одержимы роковым духом своеволия. Ваши симпатии были на стороне безначалия и беззакония. Вы никогда не хотели терпеть никаких уз. Не глядя ни на что, без зазрения совести вы стремились сбросить с себя всякое бремя, как будто нести или не нести его зависело от вашего личного усмотрения. Вам стало неугодно дольше исполнять обязанности матери – и вы ушли от мужа; вас тяготили обязанности матери – и вы сдали своего ребенка на чужие руки.

ФРУ АЛВИНГ. Правда, я это сделала.

ПАСТОР МАНДЕРС. Вот зато и стали для него чужой.

ФРУ АЛВИНГ. Нет, нет, не стала!

ПАСТОР МАНДЕРС. Стали. Должны были стать. И каким вы обрели его вновь? Ну рассудите хорошенько, фру Алвинг. Вы много прегрешили пред своим мужем – и сознаетесь теперь в этом, воздвигая ему памятник. Сознайте же свою вину и перед сыном. Еще, может быть, не поздно вернуть его на путь истины. Обратитесь сами и спасите в нем, что еще можно спасти. Да. (Поднимая указательный палец.) Воистину вы многогрешная мать, фру Алвинг! Я считаю своим долгом высказать вам это.

ФРУ АЛВИНГ (медленно, с полным самообладанием). Итак, вы сейчас высказались, господин пастор, а завтра посвятите памяти моего мужа публичную речь. Я завтра говорить не буду. Но теперь и мне хочется поговорить с вами немножко, как вы сейчас говорили со мной.

ПАСТОР МАНДЕРС. Естественно: вы желаете сослаться на смягчающие обстоятельства…

ФРУ АЛВИНГ. Нет. Я просто буду рассказывать.

ПАСТОР МАНДЕРС. Ну?..

ФРУ АЛВИНГ. Все это, что вы сейчас говорили мне о моем муже, о нашей совместной жизни после того, как вам удалось, по вашему выражению, вернуть меня на путь долга… все это вы не наблюдали сами. С того самого момента вы, наш друг и постоянный гость, больше не показывались в нашем доме.

ПАСТОР МАНДЕРС. Да вы сейчас же после этого переехали из города.

ФРУ АЛВИНГ. Да, и вы ни разу не заглянули к нам сюда все время, пока был жив мой муж. Только дела заставили вас затем посещать меня, когда вы взяли на себя хлопоты по устройству приюта…

ПАСТОР МАНДЕРС (тихо, нерешительно). Элене… если это упрек, то я просил бы вас принять в соображение…

ФРУ АЛВИНГ…Ваше положение, звание. Да. И еще то, что я была женщиной, убегавшей от своего мужа. От подобных взбалмошных особ надо вообще держаться как можно дальше.

ПАСТОР МАНДЕРС. Дорогая… фру Алвинг, вы уж чересчур преувеличиваете.

ФРУ АЛВИНГ. Да, да, да, пусть будет так. Я только хотела вам сказать, что суждение свое о моей семейной жизни вы с легким сердцем основываете на ходячем мнении.

ПАСТОР МАНДЕРС. Ну, положим; так что же?

ФРУ АЛВИНГ. А вот сейчас я расскажу вам всю правду, Мандерс. Я поклялась себе, что вы когда-нибудь да узнаете ее. Вы один!

ПАСТОР МАНДЕРС. В чем же заключается эта правда?

ФРУ АЛВИНГ. В том, что мой муж умер таким же беспутным, каким он прожил всю свою жизнь.

ПАСТОР МАНДЕРС (хватаясь за спинку стула). Что вы говорите!..

ФРУ АЛВИНГ. Умер на девятнадцатом году супружеской жизни таким же распутным или, по крайней мере, таким же рабом своих страстей, каким был и до того, как вы нас повенчали.

ПАСТОР МАНДЕРС. Так заблуждения юности, некоторые уклонения с пути… кутежи, если хотите, вы называете распутством!

ФРУ АЛВИНГ. Так выражался наш домашний врач.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я просто не понимаю вас.

ФРУ АЛВИНГ. И не нужно.

ПАСТОР МАНДЕРС. У меня прямо голова кругом идет… Вся ваша супружеская жизнь, эта долголетняя совместная жизнь с вашим мужем была, значит, не что иное, как пропасть, замаскированная пропасть.

ФРУ АЛВИНГ. Именно. Теперь вы знаете это.

ПАСТОР МАНДЕРС. С этим… с этим я не скоро освоюсь. Я не в силах постичь… Да как же это было возможно?.. Как могло это оставаться скрытым от людей?

ФРУ АЛВИНГ. Я вела ради этого неустанную борьбу изо дня в день. Когда у нас родился Освальд, Алвинг как будто остепенился немного. Но не надолго. И мне пришлось бороться еще отчаяннее, бороться не на жизнь, а на смерть, чтобы никто никогда не узнал, что за человек отец моего ребенка. К тому же вы ведь знаете, какой он был с виду привлекательный человек, как всем нравился. Кому бы в голову пришло поверить чему-нибудь дурному о нем? Он был из тех людей, которые, что ни сделай, не упадут в глазах окружающих. Но вот, Мандерс, надо вам узнать и остальное… Потом дошло и до самой последней гадости.