Привет из ада - [19]

Подойдя к койке спящего, укрытого с головой паренька по прозвищу Костик-Говнюк, подручные сатрапа сорвали с него одеяло и сбросили вместе с матрасом на пол. На бесстыдно обнажившихся досках, остался сиротливо лежать пустой шприц. Быстро осмотрев ноги разбуженного, Микроб торжествующе заорал:

"Вот они, следы уколов… Попался, сраный доктор!"

Действительно и сверху на ступне, и в районе голени, были видны желто-черные синяки и пятна от многочисленных инъекций. В некоторых местах на обеих ногах уже образовались струпья и мокрые язвы. Ногти на грязных пальцах ног были черные, но уже не от грязи. Первые признаки начинающихся гангренозных процессов представали в полной красе. После их возникновения, только ампутация конечности ненадолго спасает жизнь любителям подобного кайфа.

Наступила зловещая тишина.

* * *

Казалось то, что увидел подошедший поближе Данила, повергло его чистую и светлую натуру просто в шок. Это его, человека еще в школе, с таким восторгом относящегося к идеям просвещенного гуманизма и читавшего на уроке литературы бессмертное стихотворение А. С. Пушкина "Анчар". На его глазах происходил процесс девальвации нравственных ценностей, рушился Карфаген, погибали общечеловеческие идеалы.

— Как тебя зовут? — ласково спросил он.

Начиная представление с глубоким, как ему казалось, воспитательным смыслом, требовалось соблюсти определенные законы сцены, чтобы потом, ни одна сволочь не смела крикнула: "Не верю!"

— Костиком звать, а хвамилия моё Антоню…

Но закончить ему не дали. Он свою роль статиста должен будет сыграть чуть позже.

Внимание зала не должно сосредотачиваться на второстепенных персонажах "Записок о галльской войне".

Замысел постановщика был иной. Оказалось, что Даниле не чужда театральная поза и жест. Он резко перебил Константина и возопил, всколыхнулся, указывая пальцем на его плешивую макушку.

— Вот эта нелюдь, этот мерзавец и последний подлец…

Он сделал длительную паузу, во время которой остальные должны, просто обязаны были убедиться, что все сказанное было чистой правдой.

Все посмотрели на рыхлую жалкую фигуру всхлипывающего Говнюка и согласно закивали головами. Лучше всех, одновременно и с хорошей амплитудой кивала группа дисциплинированных и живущих своей компанией вологодцев.

Оратор, насладившись произведенным эффектом, не опуская указующий перст, продолжал.

— Это существо, этот недоразвитый упырь, мог нанести всем нам непоправимый вред. Лишить работы и дальнейших перспектив к безбедному счастливому существованию. Всех ждала мучительная голодная смерть…

Среди разбуженных пронесся ропот возмущенного негодования. Сзади раздались выкрики "Долой!" и "Да здравствует…" Белокаменный реакцию зала прочувствовал правильно и решил двигаться дальше.

— У нас с ментами существуют негласные, серьезные договоренности. Я им плачу большие деньги только за то, чтобы они вас просто не замечали и по разным пустякам не дергали. Но и у них было условие — никаких наркотиков и наркоманов только в этом случае взаимовыгодное процветание будет крепнуть и процветать. Я вас всех лично предупреждал о запрете на любые виды наркотиков. Если вот он, — он с возмущением ткнул в сторону сидящего на полу наркомана. — …Так любит эту дрянь и стал зависимым от нее настолько, что не обращает внимания на предупреждения… Не обращает внимания на стоны оставшихся дома, наших с вами, голодных матерей, детей и стариков. Ну, что ж? Он получит своей любимой отравы сполна.

Каждый видел, насколько тяжело давались оратору такие грубые слова, от которых так кружиться голова.

Данила осмотрел притихшие ряды слушателей, после чего ткнул пальцем в сторону Рысака:

— Ты ему поможешь избавиться от извечной тяги к дури…

— У тебя для этого свои доктора есть, я вор и мне не пристало о всякую мразь, марать руки, — отказался от такой чести Рысак.

Ничего не говоря, и никак не реагируя на отказ Белокаменный недоверчиво покачал головой.

Повернулся и направился к выходу, по пути промокая носовым платком глаза, от предательски выступивших слез жалости. Взявшись за ручку двери, тем же носовым платком, самодержец дал отмашку своему псу приступать к экзекуции и с вздохом искреннего, человеческого сочувствия по поводу скорой утраты заблудшего, вышел из помещения.

* * *

Микробу дважды повторять не надо было. Он что-то скомандовал своим кровавым подручным и они, прижав беднягу к полу, удерживали его до тех пор, пока один из них с кликухой — Егоза делал Говнюку инъекцию из невесть откуда взявшегося полного и даже какого-то нарядного шприца. Обреченный не сопротивлялся.

Даже если бы на его тщедушном теле, кровавые обезумевшего от безнаказанности палачи, стали отрабатывать приемы штыковой атаки, он вряд ли бы смог оказать сопротивление, т. к. все последние минуты он не сводил глаз с уже давно замеченного шприца, а сейчас только и мечтал о том, чтобы его поскорее укололи.

Через пару мгновений увидев, как у провинившегося стали закатываться глаза, его отпустили.

Еще через какое-то время изо рта, носа, казалось ушей, хлынула пузырящаяся кровавая пена. Началась агония и сопровождающая такие события предсмертные судороги.