Привет, Афиноген - [23]

— Кого же мне и любить, как не тебя, Коля? — решительно отвечает она. — Я бы погибла без тебя. Ты столько сделал… Милый мой!

Руки ее, почти не прикасаясь, обвивают его шею.

— Да? Да? — скулит он, тычась носом в тонкую ткань блузки, в шею, упиваясь ее податливой прохладой».

— Эй, — Николай Егорович окликнул своего пса. — Ты что же, змей паршивый. Всю грязь потом в квартиру притащишь? А ну, иди сюда!

Балкан подбежал, счастливо виляя обрубком хвоста. Морда у него до самых глаз в глине, на глине — сухие листья и трава.

— Ну и урод!

Балкан самозабвенно тявкнул и лизнул его руку.

— Давай, давай, — поощрил его хозяин. — Сейчас скоро домой потопаем. Ужинать пойдем, понял?

«Гуляет Колькина свадьба, на которую собрался почти весь курс. На столах, накрытых в коридоре общежития, всего вдоволь — водка, вино, колбасы разные, холодец… и верх роскоши — заливной язык на огромных глиняных блюдах. Недаром подряд две недели не разгибали спины пятеро друзей Николая, грузили вагоны, таскали мешки с цементом, спали по три–четыре часа в сутки. Не бывало еще в институте такой свадьбы. Своих родителей Николай ожидает на следующий день, а Верочка матери даже не написала. Как ни уговаривал ее Николай, отказалась наотрез, закапризничала, заупрямилась, заартачилась.

Гуляет свадьба, песни поет. Русские гулевые, горькие песни, и новые — бодрые, комсомольские. Жених с невестой сидят за первым столом, а рядом дверь, там их комната на одну только ночь. Как будет дальше — неизвестно да и не важно. Как взглянет Николай на эту серую дверь, так и затенькает в нем колокольчик счастливого, леденящего предвкушения. Эта ночь впереди — его ночь, его удача, его сумасшедшее везенье. Разве стоит гадать о завтрашнем дне. Что будет — то будет. Диплом в чемодане, чемодан под кроватью, на кровати — белоснежные простыни, — ах! как сладка жизнь, как упоительна молодая любовь, какое невиданное, сказочное создание девушка с темными глазами, которая скоро затрепещет и забьется в его безрассудных руках.

Верочка мечтательно улыбается и пьет рюмку за рюмкой, но ничего не ест. На ее тарелке нарезанный женихом язык, помидоры — все не тронуто.

— Я сейчас приду, — лукавит Верочка, смеясь, из глаз ее, полных тайны, течет электричество.

— Я с тобой, — спохватывается жених.

— Нет, туда я одна… — останавливает его Верочка. Она скользит по длинному коридору, мимо столов, ее окликают, трогают за руки, протягивают цветы. Гибкая спина и длинные ноги из–под серого коротенького платьица покачиваются перед очарованными глазами Николая Карнаухова, удаляются, удаляются, заслоняются чужими спинами, руками, стульями.

— Эй! — кричит ему в ухо сосед и друг. — Счастливчик Карнаухий. Гляди, не убежала бы. Не отпускай одну.

— Нет, — хохочет Николай. — Она вернется. Не сомневайся.

Тянутся десять минут, пятнадцать, и он встает и шагает по тем же половицам, где проскользнули ее туфельки, купленные в новом универмаге за целых триста рублей. Ему навстречу протягивают руки, рюмки, вилки с нанизанной закуской. Он видит жаркие, улыбчивые, знакомые и незнакомые лица.

На втором этаже на дальнем подоконнике сидят в обнимку Верочка и Федя Пименов, однокурсник. Освещение тусклое, и Николаю издали не видно, что они делают, вроде бы целуются. Он снова пересекает длинный коридор, только в обратную сторону по второму этажу. Оказывается, они не целуются, а Верочка рыдает у Пименова на плече. Федька уперся в друга ненавидящим пьяным взглядом.

— Вы чего? — застенчиво спрашивает Николай. — Ребятки? С ума сошли?

Верочка отстраняется от Пименова и ложится спиной на стекло — дзынь!

— Я сейчас к тебе вернусь, — говорит она сурово, — ступай, Коля.

Лицо ее в полутьме напоминает раскрашенную серую маску. Николай хочет отойти, убраться подобру–поздорову, но ноги не двигаются и тело остыло.

— Зачем же, почему? — спрашивает он у Федора. — Она же моя невеста.

— Твоя, твоя! — рубит Пименов. — Подавись!

Такой ненависти, и злобы, и отчаянья Николай прежде не встречал. Разве только в кино.

— Идем, Верочка, — упрашивает он, — давай вместе пойдем. Там гости ждут, волнуются.

— Он блажной, — объясняет Верочка Пименову. — Я же тебе говорила — он как ребенок.

Пименов пьян и не верит ни в бога, ни в блажных детей.

— Стерва ты, Карнаухов, — выворачивает он дикие слова. — Последняя сука, раз на такое решился.

— На какое?

— Какое? Все одно Верка со мной будет. Тебе женой, мне — любовью. Ты себе ее жалость на уши не повесишь.

— Почему?

Верочка раскалывается на куски истерическим хохотом, и лицо Пименова становится обычным добродушным человеческим лицом. Николай Карнаухов смешон. Он стоит, растопырив руки, и задает нелепые вопросы. Голос его подрагивает, как забуксовавший автомобиль. Он тоже улыбается в ответ на дружеский смех и улыбки.

— Теперь понял, — говорит он. — А раньше не понимал.

Он находит в себе силы спуститься вниз и объявить гостям, что свадьба отменяется, потому что обнаружился второй жених. За столами шум, гогот, приветственные возгласы. «Ура! — орут гости, друзья и знакомые. — Даешь нового жениха! Ура Кольке Карнаухову!»

— Гуляйте! — вопит Николай. — Пейте! Но это не свадьба. Так просто пейте. За здоровье трудящихся всего мира! Ура!