Привал - [57]

— Эй, парни! Все сюда! Быстрей! Быстрей!..

— Потрясающая новость, ребята!

— Джентльмены! Внимание! Есть над чем подумать...

— Слушайте! Слушайте!.. Грандиозная штука!..

Спустя десять минут санитарный «газик» с красными крестами на фургоне так же стремительно вылетел за ворота лагеря, оставив на плацу уже не разношерстную смешавшуюся толпу, а четыре строгие четкие колонны — американскую, английскую, французскую и итальянскую.

В открытые ворота лагеря въехал комендантский «виллис» с двумя флажками на крыльях — польским и советским. Вел машину Валера Зайцев. Рядом с ним сидел Анджей Станишевский, сзади еле умещались на узком сиденье Невинный, Санчо Панса с неизменным автоматом и старик Дмоховский, которого Станишевский взял с собой в качестве переводчика.

Звонок Невинного в комендатуру, сообщающий о чрезвычайном происшествии в медсанбате, выдернул Станишевского и Зайцева из гущи сельскохозяйственных событий, которые уже начали разворачиваться с методичностью и неотвратимостью океанского прибоя. На участки, отведенные под пахоту и сев, уже направлялись саперы, из русских и польских умельцев уже формировались ремонтные бригады по восстановлению сельхозинвентаря, уже были созданы команды по сбору посевного зерна из брошенных хуторов и оставленных фольварков. Довоенные, мирные специальности слесарей, кузнецов, плотников, агрономов и просто крестьян стали вдруг самыми главными и необходимыми.

Однако армия есть армия и ЧП есть ЧП, а комендатура, ответственная за все и вся, есть комендатура. И Станишевский с Зайцевым были вынуждены примчаться в медсанбат для выяснения случившегося. Станишевскому еле удалось отговорить Зайцева ехать на бронеавтомобиле Б-64, выпрошенном у подполковника Хачикяна. Валерке безумно хотелось промчаться по городку именно на броневике, на котором он собственноручно нарисовал с одной стороны красной краской советскую звезду, крайне далекую от геометрического совершенства, а с другой стороны белой краской — польского орла, сильно смахивающего на птеродактиля.

Нельзя сказать, что исчезновение «санитарки» привело Станишевского в восторг, но возможность лишний раз увидеть Катю почти примирила его со случившимся. И пока Зайцев с наслаждением играл роль дознавателя и выяснял обстоятельства угона санитарного «газика», Анджей успел повторить Васильевой все, что говорил ей этой ночью...

Зайцев остановил «виллис» за спинами старших офицеров союзных войск и выключил двигатель. Невинный поискал «газик» глазами и шепнул сидевшему впереди Станишевскому:

— Нету «санитарочки», товарищ капитан! Хулиганье паршивое...

— Давай, Валера, заводи, — приказал Станишевский. — Ручаюсь, что «санитарка» уже давно на месте, в расположении. Степан, мы вас с паном Дмоховским сейчас подбросим до санбата, а вы там на союзничков не очень насыпайтесь. Сделайте вид, что ничего не произошло. И Екатерине Сергеевне это передай. Скажи, что я просил...

Зайцев завел двигатель, стал полегоньку сдавать назад «виллис», разворачиваться. Станишевский услышал за своей спиной угрюмое, неодобрительное сопение Невинного, повернулся к нему всем корпусом:

— Не пыхти. Они это от чистого сердца сделали.

Выезжая из ворот лагеря, Зайцев сказал с усмешкой:

— Они и драку вчера от чистого сердца затеяли... Ну ты дипломат, Андрюха!

Этой ночью Станишевский не сомкнул глаз, и сейчас ему очень хотелось спать. Он отвернулся от Невинного, устроился поудобнее в маленьком креслице «виллиса», зевнул, потянулся и сказал, закрыв глаза:

— Нет. Никакой я не дипломат. Просто я сегодня очень счастливый. И хочу, чтобы все вокруг тоже были счастливы...

Облаченный в парадные одежды военного ксендза, капеллан польской дивизии майор Якуб Бжезиньский стоял под чистым небом у походного алтаря на краю огромного поля.

Перед алтарем замер строй польских саперов. Оружие перекинуто за спину, в левой руке миноискатель с наушниками или щуп для поиска мин в деревянных корпусах, в правой — конфедератка, шапка, пилотка, каска — у кого что.

За ними широким фронтом вытянулись несколько танков и самоходных орудий. Рядом с машинами стояли их экипажи с обнаженными головами.

— Эта земля пропитана кровью наших братьев, — говорил Куба. — Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть светит им. Они легли в эту землю, освобождая ее от захватчиков. Но в ней не только прах наших близких, погибших — «про арис эт фбцис» — за алтари, за очаги, за самое важное и дорогое — за родину. В нее нашими врагами заложена смерть, и поэтому земля, призванная рождать и кормить, мертва. Да благословит и сохранит Господь вас, идущих освобождать эту землю от смерти, ибо жизнь земли — это жизнь живущих на этой земле! Амен!

По изрытому воронками полю далеко растянувшимися двумя шеренгами, одна за другой, шли саперы. Медленно, будто по болотным кочкам, осторожно ступали солдатские сапоги. В строгом шахматном порядке, где каждая клетка имела сторону не больше двадцати сантиметров, в землю чуть наискосок вонзался тонкий металлический щуп на двухметровой деревянной палке. Не встретив сопротивления на глубине ладони, щуп осторожно вынимался и снова через двадцать сантиметров входил под углом в самый верхний покров поля. Перед каждой пробой щуп зависал над землей, словно шахматная фигура в руке неопытного игрока, и опять входил в землю.