Привал - [47]

Наутро выяснилось, что абсолютно пьяный Майкл Форбс вчера ночью потребовал от кого-то из лондонских заправил зачислить его немедленно в армию, в передовой десант на случай вторжения, и даже пытался продемонстрировать приемы джиу-джитсу командующему военно-морской базой адмиралу Мейнуорингу.

Шестого июня 1944 года, в 9 часов 43 минуты, на направлении «Суорд», возглавленном контр-адмиралом Тэлботом, под прикрытием орудий главного калибра линейных кораблей «Уорспайт» и «Ремиллис» командир пехотно-десантного отделения сержант (лондонские заправилы не сочли возможным зачислить в армию великого артиста просто рядовым!) Майкл Форбс в составе Второй английской армии высадился на песчаном пляже Северной Франции, неподалеку от Виллервиля.

Вода вскипала от разрывов, горели и разлетались в щепки десантные суда, сотни трупов английских моряков и солдат сталкивались в плещущем прибое, но Форбс вышел из этой кутерьмы живым и здоровым. Прямо с ходу они ввязались в ожесточенный бой, и снова Форбс остался жив и сберег все свое отделение.

— Вы талантливый человек, Форбс, — сказал ему ночью тяжелораненый капитан Лоури. — Я все время следил за вами вчера. Вы держались молодцом...

— Это лишний раз подтверждает мою теорию, сэр, что талантливый человек должен быть талантлив и еще в чем-нибудь, о чем он может не знать всю свою жизнь. Важно, чтобы представился случай, — нахально ответил ему Форбс.

— Чем это от вас несет? — спросил капитан.

— Я вчера вел огонь лежа в огромной луже мазута и пропитался им, как старый паровоз. У меня все тело зудит от этой дряни.

— Возьмите из моего мешка сменное обмундирование, — сказал капитан. — Боюсь, оно мне больше не понадобится.

И Майкл Форбс переоделся в свеженькую форму капитана, предварительно сняв с нее знаки различия.

Лоури к утру умер, а когда через два с половиной месяца сержант Майкл Форбс, контуженный и оглушенный, был в бессознательном состоянии взят в плен, то его уже сильно потасканная капитанская форма с сержантскими нашивками вызвала у немцев только смех. Они посчитали его перетрусившим офицером и отправили в тот лагерь, из которого его только вчера освободили русские и поляки...

Итальянец — старший техник-лейтенант Луиджи Кристальди — вообще ни с кем никогда не воевал: ни с русскими, ни с американцами, ни с французами, ни с англичанами, ни с немцами. Его единственным в жизни боевым столкновением с представителями других держав была вчерашняя драка в польском ресторанчике на Рыночной площади. Для Кристальди драка как началась, так и кончилась по абсолютно неизвестным для него причинам. Он был пьян, весел и счастлив. Больше он ничего не помнил, и поэтому считать техника-лейтенанта Кристальди хоть в какой-то мере ответственным за предпринятые им вчера военные действия было бы совершенно несправедливым.

Всю войну Кристальди проторчал в Турине в качестве военного представителя на заводе «ФИАТ-Мирафиори» и занимался приемом и обкаткой автомобилей, выпускаемых для немецкой армии. В его подчинении было двадцать три человека — четырнадцать водителей-испытателей рядового и сержантского состава и девять вольнонаемных гражданских шоферов, бывших автогонщиков, ушедших из спорта в связи с войной и достижением почтенного возраста. Конвейер не останавливался ни днем ни ночью, водителей-обкатчиков не хватало, и Луиджи нередко приходилось самому садиться за руль и выезжать на трек.

Он с упоением гонял по огромному серому кругу, огражденному высоченной проволочной сеткой, на предельных скоростях вписывался в наклонные повороты шероховатого бетона и на это время освобождался от постоянного унизительного чувства зависимости и подчиненности, которое вне трека не покидало его ни на минуту. Исчезало ощущение собственного ничтожества перед старшими по званию, руководителями отдела готовой продукции, наглыми высокомерными немцами, по-хозяйски расположившимися почти во всей Италии. В него, человека робкого и неуверенного в себе, будто бы вселялась мощь двигателя управляемого им автомобиля, десятки могучих лошадиных сердец, заключенных в моторе, наполняли его слабое и несмелое человеческое сердце. И это было прекрасно еще и потому, что хоть ненадолго освобождало Луиджи от непроходящего страха попасть на фронт.

Он так явственно представлял себе, как будет убит в первый же час своего пребывания там, что в конце концов это стало его нескончаемым ночным кошмаром.

Через сорок пять дней после падения режима Муссолини, восьмого сентября 1943 года, когда маршал Бадольо подписал соглашение о капитуляции Италии и ее выходе из войны, волна миланских забастовок на заводах «Пирелли», «Бреда», «Мотомекканика» и «Борлетти» докатилась и до Турина. «ФИАТ-Мирафиори» остановил конвейер и прекратил работать на немцев. Через час завод был оцеплен войсками СС под командованием бригаденфюрера Циммермана, который заявил, что все отказывающиеся продолжать работу будут объявлены врагами Германии.

Вот тут в головеКристальди что-то щелкнуло, и он впервые за последние полчаса сумел отвести испуганные завороженные глаза от черных отверстий автоматных и пулеметных стволов, разглядывавших его в упор. Он поднял взгляд на бригаденфюрера Циммермана, увидел неприятное, спокойное, почти равнодушное выражение на его лице и не выдержал.