Притяжение страха - [21]

Юлия постаралась сосредоточиться. «Сейчас ты меня увидишь… — заклинала она, непроизвольно выпрямляя ноющую спину, втягивая и без того плоский, поджарый живот, — сначала ты увидишь мои ноги… мои ступни в резиновых вьетнамках, узкие и аккуратные, с ярко-алым лаком на ногтях… мои колени, нежно-розовые и соблазнительные, не успевшие покрыться защитной броней загара… ну, давай, давай… Подними глаза!» Он это сделал. И Юлия, встретив его взгляд, прочла в нем именно то, что хотела. Сначала — заинтересованность. Потом, когда они поравнялись, и она улыбнулась ему так смущенно и ласково, как только могла — непритворное восхищение… Ну?!!

— Сеньорита… Me gustos…[1]

Юлия прошла вперед, не обернувшись. Словно не заметила этой робкой попытки заговорить.

— Сеньорита!

Он повернул за ней, забыв о друге. Догоняя, протянул руку, несмело взял за локоть теплыми пальцами. Тоже улыбнулся, заглянув в Юлины глаза-хамелеоны. Только что такие нежные, они убивали холодным жестоким сиянием, бьющим из непроницаемой серо-зеленой бездны.

— Порфавор, сеньорита… э-э…

Класс. Раздавшийся из его уст растерянный лепет прозвучал драйвовее, чем последний сингл Сукачева. Юлия иронически усмехнулась уголком рта, маленькая родинка над левой бровью поползла вверх. И Юлия проговорила медленно, смакуя каждое слово:

— Я тебя не понимаю… милый.

— Сеньорита руссо?! О…

Юлия, не останавливаясь, скользнула мимо. Но успела заметить, как его почти физически резанула незаслуженная обида.

Дальше она шла, дрожа от нервного возбуждения, впервые, кажется, начиная осознавать это счастье. Счастье быть скверной.

Да, здесь тьма была истинной! Не разбавленной фонарями, огнями витрин и рекламы. Здесь не было ничего, кроме тьмы. Лишь подчеркивая ее, огоньки сигарет ало светились на фоне черных стен с горгульями на водостоках, разинувшими от изумления хищные клювы.

Будучи классической совой, Юлия, боготворила ночь. Ночь была ее хорошей подругой. Ночью все лучше. Мечты ночью становятся реальнее. Мужчины ночью кажутся умнее и благороднее. А самое главное, ночью не видно слез, предательски струящихся по лицу и… много еще чего хорошего есть в ночи. Например, вот — «Мерсе». Обещанный ей в турагентстве, знаменитый каталонский рок-фестиваль.

Юлия шла в ту сторону, куда уже несколько часов шумной беспокойной рекой стекался народ. Ее почти несло потоком, и она устало расслабилась. Ее толкали и смеялись, и кричали, возможно, что-то не вполне пристойное — как любая отрывающаяся молодежь. И одеты они были так небрежно, даже вроде бы неопрятно, и при этом — очень стильно. И соблазнительно, кстати. Вот умылись бы наши доморощенные готы, увидев это! — невольно присвистнула Юлия.

Улочка закончилась крошечной круглой площадью. Точнее — каменным мешком из непроглядных, мрачно нависающих над головой стен. А может, так казалось из-за тьмы? Юлия давно оставила попытки сориентироваться. Она только недавно была здесь с экскурсией, но ночью, в орущей толпе, в звоне гитар и грохоте барабанов все казалось другим… Совсем уж нереальным.

В центре площади, на возвышении сцены — и когда только ее успели смонтировать?! — ритмично пританцовывали четверо музыкантов. И играли умопомрачительный регги! Вместе со всеми Юлия начала покачиваться из стороны в сторону, благодарно отдаваясь ритму и атмосфере.

Через пару композиций она уже так слилась с окружающим миром, что, когда кто-то без спросу вынул у нее изо рта сигарету и, прикурив, вернул обратно, она только усмехнулась уголком припухших, обветренных губ.

Потом она опять двигалась вперед в плотном потоке по очень тесному проулку. Остро воняло аммиаком, и кто-то уже мочился прямо у стены, а кто-то уже лежал прямо под ногами. Приторно и густо запахло травкой, над головами инфернально разрисованных готов парили в ночном небе черные силуэты горгулий… Вокруг начиналось ее любимое, хмельное хард-роковое безумие. И Юлия была в нем, лишь частью сознания помня о том, что она — одна. И вообще, и — в частности.

А впрочем, именно по этой причине, она заглатывала впечатления, как голодный бомж домашнюю котлету, вместе с запахами, приятными и не очень, с видом черно-синего неба над старинными стенами, с жаром прижимающихся к ней тел. Народу вокруг становилось все больше, они стояли уже реально тесно, плечом к плечу. Она даже вспомнила юбилейный концерт «Алисы» в «Олимпийском». Рок-тусовки всегда были ее стихией. Нет, она не фанатела. Но более чем благосклонно относилась к этой культуре, где так тревожно дрожали басы гитар и ударных, а мужские брутальные голоса пели о чем-то мрачном или хулиганском. Там, дома, в Москве, она часто ходила в клубы на выступления любимых групп. И жалела, что все не получается попасть на «Нашествие»… А тут — такое! Это тебе не в дождливой Рязани, в промокших палатках и резиновых сапогах, в унылых декорациях березок и елок.

Здесь, в Барселоне, среди этих стен, хранящих мрачный дух инквизиции, память о подвигах благородных сеньоров и запретной любви, прекрасных дам… Да, это было круто.

А тем временем улюлюкающая, кричащая на испанском, французском, португальском, немецком и вообще на всех европейских языках, шальная толпа вынесла ее на другую площадку. Туда, где происходило что-то совсем уж крутое.