Притча о встречном - [8]

— Пламенный привет супруге!

ВЫСТУПЛЕНИЕ

Итак, друзья и земляки мои, нас пригласили сюда, чтоб мы посмотрели друг на друга, вспомнили старину. Вы-то, вижу, все больше молодые, стало быть, вспоминать доведется мне одному. У входа вашей библиотеки — когда-то она была и моей — посмотрел, на афишке моя фамилия. «Выступает писатель Ш.». Сознаюсь, краснею я, когда меня называют вот так: «писатель». Не кокетничаю, с детства осталось это благоговение. Да и представление о писателе по классикам… Толстой — писатель, Гоголь — писатель… А я?.. Есть кем — не равняться — выверяться, так сказать. И чувство вечного должника! И что это — «выступить»? Выйти вперед? Обособиться? Возвыситься?.. Ну, выступил, и что же?.. А вдруг не полез бы на эту трибуну — сел бы среди вас, да потолковали б по душам. Значит, не выступил? Вообще говорящий писатель занят не своим делом. Писать его профессия. Пусть так и скажет все что может и хочет! Ораторство противопоказано писательству. Нет у писателя готовых слов, готовых приемов, умения быстро строить «слуховую фразу»… Гоголь не выступал, Толстой не выступал. Достоевский? Случалось, но из воплощенного чувства себя пророком! Пушкинского «Пророка» читал! А Слово о Пушкине на открытие памятника поэту — разве не пророчество? Так что буду выс-ту-пать как читатель… Сидел я когда-то в этом зале, в том вон зале, — был читателем! Кстати, если писатель не хороший читатель, я уж и не знаю — кто он…

А пришел я сюда впервые лет сорок тому мальчонкой фэзэушным. Мы тогда козыряли своей взрослостью, в смысле заводской причастности, спецовку не снимали, руки после работы не мыли, чтоб сразу виден был рабочий человек! А взрослые, особенно старушки, знай нахваливают нашего брата фэзэушника золотушного. И мал золотник — да дорог, и с деньгами человек пропасть может — с ремеслом никогда, и что умелые руки — при умной голове… Много тут мудрых поговорок наслушались — все от доброты людской, хотя малость не по заслугам тогда. Но в доброте переборщить — не беда! Вроде аванса человеку: оправдай!..

Прихожу в эту нашу городскую библиотеку, конечно, в спецовке и немытый, — запишите, мол! Играю малость в скромность, хотя грудь распирает гордость: я с завода, я — рабочий! Заметил я — поскромничаешь, тут тебе и похвала достается. Жду и на этот раз. Не тут-то было!.. Стояла за тем окошком старушка библиотекарь и словно не слышит меня. Может, на ухо туга? Нет же, молодой человек, говорит, сперва нужно помыться. Библиотеку уважать нужно! То ли рабочий, то ли урка чумазый — не разобрать. Пошли!..

Привела меня к крану, дала розового мыла — а я его запачкать боюсь. На заводе мы моемся жидким мылом да опилками деревянными. Мыло зеленоватое, вроде тавота. А здесь такое красивое мыло, да пахнет как! И полотенце, точно ангел, белое. О, эти запахи мыла и полотенца, что-то сокровенно женское, манящее и грешное, от чего слабеешь сердцем и ладони вдруг делаются влажными. Зря подумал о старушке — «интеллигенция гнилая»! Время было легко зажигающееся, быстрое на слово и на дело… Не стал я выяснять, чем моя старушка занималась до семнадцатого года. Умылся под ее строгим, непоблажным надзором. Заполнила формуляр, дала расписаться. Что же хочу прочитать?

Как — что? Прошу — «Мстительницу женщин» — раз, «В тисках Бастилии» — два, «Половой вопрос» профессора Фореля — три… Вот так, знай наших!.. Старушка ахнула — и ручки на грудь сделала. Зачем мне букет моей бабки! Читал я «Выстрел»Либединского? «Трагедийную ночь» Безыменского? Джамбула? Акопа Акопяна?.. Читал, говорю, хотя ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал. Она мне: «Мстительница женщин» — дореволюционная бульварщина, для жен полицмейстеров и кухарок! «В тисках Бастилии» — вовсе не про революционеров! А вот «Половой вопрос» — действительно вопрос…

И посеменила, шурша своим черным монашьим платьем, к начальству. Привела такую же старушку, в очках да повальяжней. В две пары глаз смотрят на меня, изучают меня — будто в комсомол принимают…

А должен вам сказать, в библиотеках тогда больше все старушки работали и вправду из бывших, никакая, конечно, не буржуазия, просто грамотные. Кто курсы, кто гимназию до революции кончал. Просвещение в народ несли свято! Изучали читателя, какую бы ему книгу с пользой прочитать, думали. С душой работали — это я не в укор нынешним, большей частью молодым девушкам или студенткам-библиотекарям. Серьезная была профессия — библиотекарь! Да и одевались в черное, белый воротничок, форма служения! Еще, видать, с времен народоволок — Софьи Перовской да Веры Засулич! Милые старушки, скольким я им обязан! Ведь сделали из меня читателя! Начали с «Овода»… Понравилось? Очень! То-то ж, слушаться надо советов библиотекаря. А теперь получай «Десять дней, которые потрясли мир». Только это не беллетристика, это — революция, читать надо обязательно медленно, вдумчиво, что непонятно — выписать, спросить у учительниц, ну у тех же преподавателей ФЗУ. Вот предисловие Ленина, вот предисловие Крупской… Ну, насчет «выписать» — подзагнули мои старушки. Пришлось бы слишком много выписать. Почти переписать! Но, знаете, чем замечательна еще серьезная, всякая хорошая книга? Если не понял, она остается эдакой закладкой в памяти, остается неким императивом на потом… Обязательно к ней вернешься! К иным — неоднократно. Так я возвращаюсь к этой же, к «Десять дней, которые потрясли мир». Дома — на особой полке, среди самых, самых! Правда, для этого «императива на потом» все же нужно «читательское ядро». Из чего оно?.. Конечно, оно, так сказать, вообще из ядра личности. Но обнаружить его в нас иной раз помогает кто-то со стороны. Мне помогла ваша библиотека, незабвенной памяти старушки хлопотуньи… Без них, может, до сих пор читал бы нечто вроде «Мстительницы женщин»… Ну, конечно, осовремененную. Так вот — о ядре, о зерне читателя… Ныне, по-моему, библиотекарши этого не делают. Читатель их интересует лишь с точки зрения формуляра: срок возврата книги, состояние ее, очередности на новинку, витрина, выставка, и вот встречи с писателем — «приезжайте выступить»… Вот я и выступаю-возвышаюсь, вы сидите, я стою, поделили удобства и почет. Мы-то поладим, но вернуть бы нам задушевность тех отношений между читателем и библиотекарем-другом, библиотекарем-советчиком, наставником!.. Поинтересовался я — классику больше берут в период экзаменов студенты… А на детективы запись: очередь!.. Я не против детективов вообще. Может, они лучше всего могут приохотить к чтению, когда человек — есть же такие убогие, нет, несчастные — их не срамить, их пожалеть надо — вообще не читают! Но когда детективы теснят классику — я против! Чему они научат без классики? В ней дух народной жизни, история, поэзия, опыт — душа народа!