Притча - [135]

Шрифт
Интервал

— Давай сперва выпьем, — сказал один.

— Нет, — ответил сержант. — Потом. Сперва уложим труп в грузовик.

— Брось ты, серж, — сказал другой. — Представь, какая вонь будет в этой берлоге.

— Говорю, нет! — повысил голос сержант. — Марш туда! Вперед!

Он не повел их за собой, он их погнал, заставил одного за другим тоже спуститься, пригибаясь, по крутым каменным ступеням, словно ведущим к самым недрам земли, в каменный туннель, там было сыро и темно, однако от подножия лестницы они увидели дрожащий красный отсвет, не от электричества, он был слишком красным и дрожащим, а от огня. Там горели факелы; один был укреплен у первого проема в стене, и тут им стало видно друг друга, лица их были обвязаны грязными носовыми платками и тряпьем, какое у них оказалось (один, у которого, должно быть, не нашлось ничего, прикрывал лицо воротом мундира), они торопливо шли гурьбой, потом остановились, потому что из проема появился офицер в шелковой маске до самых глаз; все прижались к стене, а сержант со своим саквояжем вышел вперед, откозырял и протянул офицеру свое предписание, тот пробежал его глазами, потом обернулся к проему и окликнул кого-то, оттуда появился капрал с электрическим фонариком и сложенными носилками; с шеи у него свисал противогаз.

Потом они снова пошли меж сырых стен, впереди шагал капрал с фонариком, идущий за ним солдат нес носилки, пол под ногами был скользким от липкой грязи, в проемах виднелись ярусы коек; люди в течение тех пяти месяцев 1916 года приучились спать там под приглушенный грохот и содрогание земли; запах, в котором наверху все-таки было что-то живое, словно он до сих пор хранил частицу того движения, что есть жизнь, не столько усиливался, сколько становился привычным — эта старая, давняя, древняя способность притерпеться неискоренима, поэтому человек со временем привыкает и даже перестает ощущать подземный, рвущийся наружу и обреченный на тьму запах не только разложения, но и страха, застарелого пота, застарелых экскрементов и стойкости; страх доходил до того предела, за которым следовало либо безумие, либо потеря сознания, и с его потерей вместо страха появлялась вонь…

Им повстречалось еще несколько солдат в масках, шедших попарно с гружеными носилками или тележками; внезапно перед ними оказалась ведущая вниз лестница, еще более липкая и сырая; у ее подножия туннель резко сворачивал в сторону, уже без бетонного пола, свода и стен; они свернули вслед за капралом; теперь это был даже не туннель, а грот, пещера, огромная ниша, вырытая в стене в разгар сражения; когда иным способом избавиться от трупов было нельзя, туда сваливали убитых и разорванных на части и засыпали землей, за нишей продолжался туннель — обшитая досками нора, где человек даже не мог выпрямиться, — в глубине его виднелся ровный белый свет, очевидно, электрический, оттуда появились еще двое солдат в масках и фартуках, они несли носилки, на сей раз, очевидно, с целым трупом.

— Постойте здесь, — сказал капрал.

— В моем предписании сказано… — начал было сержант.

— Твое предписание… — перебил его капрал. — У нас тут система. И не указывай. Здесь тебе не канцелярия, приятель. Дай мне двух человек и носилки. Можешь пойти с нами, если опасаешься чего-то.

— И пойду, — заявил сержант. — У меня в предписании…

Но капрал, не слушая его, пошел вперед, за ним двое с носилками, последним в тоннель вошел сержант, пригибаясь и прижимая саквояж к груди, словно больного ребенка. Вернулись они быстро, словно в ближайшем захоронении был широкий выбор; почти сразу же, как показалось оставшимся десяти, они увидели, как из норы появился пригнувшийся сержант, попрежнему сжимая саквояж, за ним неуклюже выбежали оба солдата с гружеными носилками, последним вышел капрал, не замедлив шага, он обошел поставленные носилки и направился к лестнице, но сержант остановил его.

— Постой, — сказал он, взял саквояж под мышку, другой рукой достал из внутреннего кармана предписание, карандаш и, встряхнув бумагой, развернул ее. — У нас в Париже тоже есть система. Это француз.

— Верно, — ответил капрал.

— Ничего не оторвано. Все на месте.

— Верно.

— Ни полка, ни звания определить нельзя.

— Верно.

— Тогда подпиши, — сказал ему сержант, протягивая карандаш. — А ты, приказал он ближайшему солдату, — повернись кругом и пригнись.

Солдат повиновался, сержант расстелил на его спине бумагу, и капрал расписался.

— Нужна еще подпись вашего лейтенанта, — сказал сержант капралу, забирая у него карандаш. — Иди скажи ему.

— Ладно, — ответил капрал уже на ходу.

— Все в порядке, — сказал сержант носильщикам. — Несите наверх.

— Подожди, — сказал один из них. — Сперва выпьем.

— Нет, — ответил сержант. — Когда погрузим его в машину.

Ему не хотелось ехать в эту командировку, и ему в самом деле здесь было не место, потому что теперь все двенадцать набросились на него и отняли саквояж, не злобно, не возмущенно, лишь быстро: без горячности, почти равнодушно, почти рассеянно, так срывают для растопки листок с прошлогоднего календаря; бывший взломщик на этот раз действовал в открытую, он достал свой инструмент и на глазах у всех стал возиться с замком. Они думали, что саквояж удалось отнять так легко и быстро потому, что сержант один, а их много, и уставились на единственную бутылку сперва с изумлением, потом с яростью, потом с чем-то похожим на ужас, а сержант стоял над ними и посмеивался с каким-то мстительным и торжествующим наслаждением.


Еще от автора Уильям Фолкнер
Когда я умирала

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шум и ярость

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы

Эти тринадцать (1930)• Победа• Ad Astra• Все они мертвы, эти старые пилоты• Расселина• Красные листья• Роза для Эмили• Справедливость• Волосы• Когда наступает ночь• Засушливый сентябрь• Мистраль• Развод в Неаполе• КаркассоннДоктор Мартино (1934)• Дым• Полный поворот кругом• УошСойди, Моисей (1942)• Было• Огонь и очаг• Черная арлекинада• Старики• Осень в дельтеХод конем (1949)• Рука, простертая на воды• Ошибка в химической формулеСемь рассказов (1950)• Поджигатель• Высокие люди• Медвежья охота• Мул на дворе• Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье.


Деревушка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Свет в августе

Американский Юг – во всей его болезненной, трагической и причудливой прелести. В романе «Свет в августе» кипят опасные и разрушительные страсти, хранятся мрачные семейные секреты, процветают расизм и жестокость, а любовь и ненависть достигают поистине античного масштаба…


Святилище

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Монастырские утехи

Василе ВойкулескуМОНАСТЫРСКИЕ УТЕХИ.


Стакан с костями дьявола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Спасенный браконьер

Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…


Любительский вечер

Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?


Рассказ укротителя леопардов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.


Звук и ярость

Одна из самых прославленных книг XX века.Книга, в которой реализм традиционной для южной прозы «семейной драмы» обрамляет бесконечные стилистически новаторские находки автора, наиболее важная из которых – практически впервые со времен «Короля Лира» Шекспира использованный в англоязычной литературе прием «потока сознания».В сущности, на чисто сюжетном уровне драма преступления и инцеста, страсти и искупления, на основе которой строится «Звук и ярость», характерна для канонической «южной готики». Однако гений Фолкнера превращает ее в уникальное произведение, расширяющее границы литературной допустимости.


Сарторис

Самобытное творчество Уильяма Фолкнера (1897-1962), высокий гуманизм и истинное мастерство его прозы выводят писателя на авансцену не только американской, но и мировой литературы. В настоящем собрании сочинений представлены основные произведения, характеризующие все периоды творчества У.Фолкнера.В первый том Собрания сочинений включены ранние романы: «Солдатская награда» (1926 г.) и «Сарторис» (1929 г.), который открывает «Йокнапатофскую сагу» – цикл произведений о созданном воображением писателя маленьком округе Йокнапатофе в штате Миссисипи.В романе «Сарторис» раскрывается трагедия молодого поколения южан, которые оказываются жертвами противоборства между красивой легендой прошлого и и реальностью современной им жизни.


Осквернитель праха

«Осквернитель праха» — своеобразный детектив, в котором белый подросток спасает негра, ложно обвиненного в убийстве.


Сойди, Моисей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.