Присяжный - [40]

– Ах, виноват, забыл. Это письмо для Марион.

– Мне? – изумилась девушка. – Кто может мне писать на такой большой бумаге? Я никого не знаю за пределами нашего города.

– Позвольте заметить, – обратился к ней Сернен, – это пакет с печатью префекта, так что можно предположить, что в нем некая официальная бумага. Ошибиться нельзя, видите, здесь четко написано «Девице Бьенасси-старшей».

– Правда… Прочти ты, Гортанс, посмотри, чего от меня хотят. Меня пугает это письмо!

Гортанс сломала печать, и несколько бумаг выпало из большого конверта. Она быстро пробежала их глазами, и радостная улыбка озарила ее лицо.

– Марион! – обрадованно произнесла она. – Префект извещает тебя письмом, исполненным благосклонности, что, принимая во внимание несчастье, случившееся с нашим братом при выполнении им служебных обязанностей, и положительные отзывы о нем людей, уважаемых в наших краях, правительство дает тебя право на продажу гербовой бумаги и табака в городе Б***. Позволь мне первой поздравить тебя, моя добрая Марион! – продолжила она, целуя сестру со слезами на глазах. – Теперь ты можешь нажить немалое состояние!

– А тебе что, Гортанс? – спросила Марион. – Что там есть для тебя?

– Ничего, ты старшая, о тебе и следовало заботиться прежде всего.

– Мы разделим между собой то, что дают одной мне, вот и все. Надеюсь, в моей лавке хватит работы на двоих, а что мое – то и твое. Слава Господу! Он не покидает нас в нашем несчастье.

В свою очередь, Сернен поздравил сестер Бьенасси, получивших милость от правительства, и все втроем решили, что в их судьбе принял участие кто-нибудь из важных лиц города, впрочем, предположение подтверждалось неоспоримо официальным письмом. Перебрали поочередно всех жителей края, пользовавшихся известным почетом, но ни один из них не оказывался достаточно знатным, чтобы его покровительство было столь значительным.

– Я знаю! – вдруг заявил Сернен. – Ваш тайный покровитель не кто иной, как де ла Сутьер. У него отличные отношения с властями, он приятель префекта, который при каждом своем разъезде по департаменту хоть на несколько часов, да останавливается в Рокроле, он на дружеской ноге со знатнейшими из дворян. Я почти убежден, что именно ему вы обязаны дарованной вам милостью.

– Это возможно, – задумчиво ответила Гортанс. – Де ла Сутьер плохо знал моего брата, а вот кто-нибудь из его домашних мог просить за нас… Да-да, чем больше я думаю над этим вопросом, тем больше убеждаюсь, что наш покровитель действительно де ла Сутьер.

– В таком случае, – робко заметила Марион, – наш долг как можно скорее выразить ему нашу благодарность.

– Без сомнения, Марион, но де ла Сутьер, кажется, сейчас в отъезде.

– Он недавно вернулся в Рокроль, – сказал Сернен, – я знаю это потому, что вчера один из его слуг пришел в контору внести числившуюся за ним недоимку.

– Отчего бы нам тотчас не отправиться к нему, Гортанс, чтобы поблагодарить за теплое участие к нашей судьбе? Отсюда до Рокрольского замка не более полутора лье, это будет замечательная прогулка.

– Охотно, Марион, у нас мало друзей, и мы должны каждого благодарить за оказанные нам внимание и доброту.

– Если у вас мало друзей, – обратился Сернен к Гортанс с глубоким чувством сострадания, – по крайней мере у вас есть люди, которые останутся преданными вам навсегда.

– Мы с сестрой это знаем, любезный месье Сернен, – ответила Гортанс, протянув ему руку, – и никогда не забудем, какое сердечное расположение вы нам оказали.

Настала минута молчания, наконец Сернен заговорил:

– Вы намерены пойти в Рокроль. Нельзя не одобрить цели вашего посещения и того доброго намерения, которому вы следуете. Но не страшитесь ли вы длинного пути, который собираетесь проделать пешком, тем более что вам предстоит пройти по местам, связанным со скорбными воспоминаниями?

– Надо иметь достаточно силы духа, – ответила Гортанс, – чтобы смело взглянуть на тяжкое прошлое, когда велит долг. Впрочем, нам нечего опасаться на пути в Рокроль. Все здесь нас жалеют и любят, мы везде найдем помощь и покровительство.

Сернен более не возражал, и обе сестры, приодевшись на скорую руку, направились к Рокролю по дороге, которая шла вдоль речки.

Был пасмурный ноябрьский день. Черные тучи тяжело тянулись по небу, перед тем как ливнем обрушиться на обнаженную землю. Холодный ветер поднимал ворохи сухих листьев. Теплолюбивые птицы с их веселыми песнями давно уже улетели в дальние страны, остальные пернатые приуныли от пасмурной погоды. В это время года пахарю нечего особенно делать на полях, поэтому лишь изредка кое-где на горизонте виднелся человек, подгонявший длинной хворостиной упрямых быков.

Сестрицы Бьенасси молча шли по пустынным полям. Хотя обе были закутаны в длинные траурные одежды, они и теперь сильно отличались друг от друга. У Марион, одетой в крашеное черное шерстяное платье, был вид монахини. Гортанс даже в своем траурном костюме сохраняла врожденные грацию и изящество. Ее стройная талия еще лучше проступала благодаря черному шерстяному платью, широкая юбка которого, лишенная каких-либо украшений, развевалась по ветру глубокими складками. Ее бледное лицо лишь выигрывало от черной креповой шляпы, которая служила ему выразительной рамой. Бедная Гортанс страдала не менее сестры, но бессознательно повиновалась невинному желанию нравиться. Оно не покидает настоящих женщин ни при каких обстоятельствах, и именно оно придает им особую прелесть.