Присутствие духа. Как направить силы своей личности на достижение успеха - [5]

1 Что значит присутствовать?

Мы убеждаем своим присутствием.

Уолт Уитмен. Песня большой дороги

То, что мы называем присутствием, трудно определить, но легко узнать, когда его видишь и чувствуешь. С другой стороны, его противоположность описать легко. Вот моя история – одна из многих.

Я, как любой порядочный аспирант, надеялась когда-нибудь стать преподавателем. Осенью 2004 г. я начала искать работу в научной сфере. Если аспиранту в области социальной психологии повезло с научным руководителем, тот «выведет его в свет» – повезет на очень особенную ежегодную конференцию для узкого круга. В ней принимают участие лучшие социальные психологи мира. Ее можно назвать «балом дебютантов» – это коллективное «представление ко двору», знаменующее переход аспиранта в ряды людей, которых, может быть, когда-нибудь будут принимать всерьез. Но от этого аспирант начинает испытывать сильнейшую тревогу, ощущая себя самозванцем. Представьте себе аспирантку, разодетую в самый торжественный наряд для официальных научных мероприятий, какой у нее только нашелся. Ей предоставлена возможность потолкаться среди заслуженных ученых, представителей славных университетов, в которых, может быть, в этом году откроются вакансии. Заслуженным же ученым (одетым в то, что под руку подвернулось) предоставляется случай поискать юные таланты – но в основном эти ученые здесь затем, чтобы пообщаться друг с другом.

В каком-то смысле аспирант шел к этому моменту все четыре или пять лет своей учебы. Он прибывает подготовленным. У него отработана речь длиной примерно в полторы минуты, емко и кратко излагающая основы и цели его научной работы – достаточно короткая, чтобы удержать внимание слушателей и не отнять у них слишком много времени. В обиходе это называется «блиц-презентация» или «речь для лифта».

Мой страх опозориться на этой конференции превысил все мыслимые пределы.

Встреча проводилась в непримечательном конгресс-центре, стоящем посреди непримечательного средних размеров города. Направляясь на открывающий конференцию торжественный ужин, я вошла в лифт – и оказалась лицом к лицу с тремя людьми, весьма известными в моей научной области. Людьми, которых я уже давно боготворила. Представьте себе гитариста, играющего в самодеятельной инди-рок-группе в глубинке – вот он входит в лифт, нащупывая потной ладошкой в кармане CD с записями группы, сделанными в подвале дома кого-то из участников, и вдруг видит, что в лифте стоят Джимми Пейдж, Карлос Сантана и Эрик Клэптон. И у меня, и у тех троих были огромные бейджи с именами, хотя, по совести, из всех четверых такой бейдж нужен был только мне.

Не дожидаясь, пока я представлюсь, один из небожителей – сотрудник престижного университета, куда я была бы счастлива попасть на работу, – небрежно сказал:

– Отлично. Мы в лифте – давайте послушаем вашу речь.

У меня к лицу прилила кровь, а во рту пересохло. Ни на секунду не забывая, что в узком пространстве лифта со мной заперт даже не один, а ТРИ научных светила, я начала свою речь – точнее, у меня изо рта стали вываливаться слова. Я слышала их будто со стороны: «Ну… это… вот… погодите, я сначала должна объяснить, что…» Я бы и сама ничего не поняла из такого объяснения. И по мере того, как я осознавала свой неминуемый провал, я теряла способность думать о чем-либо, кроме него. Не сомневаясь, что я отрезала себе возможность попасть даже не в один, а сразу в три университета – а заодно и в университеты, где работали научные соавторы этих светил, – я поддалась панике. Я оценивала происходящее. Я все время пыталась начать свою речь сначала – конечно, не было ни единого шанса, что я успею рассказать все, пока мы едем на двадцатый этаж[4] в банкетный зал. Мой взгляд метался, переходя с одного кумира на другого, с другого на третьего, ища хоть искру понимания, крупицу поддержки, одобрения, сочувствия. Ну хоть что-нибудь. Умоляю!

Наконец двери лифта открылись. Двое выскользнули из него, не глядя на меня. Третий – тот, что предложил мне представиться, – шагнул через порог лифта на твердый пол, остановился, обернулся и сказал:

– Пожалуй, худшей «речи для лифта» я в жизни не слышал. Не ухмылка ли мелькнула у него на лице?

Двери лифта закрылись. Я привалилась спиной к стенке и сползла на пол, скрючившись в позе эмбриона. Лифт поехал – вниз, вниз, вниз, в вестибюль. Вместе с ужасом я ощущала смутное облегчение, которое, впрочем, скоро исчезло.

И тут же я подумала: «О господи! Что я наделала! Как я умудрилась не сказать ни единого осмысленного слова по теме, которую изучаю больше четырех лет?! Как это вообще возможно?!»

Стоило мне выйти из лифта, и отрепетированная речь всплыла у меня в голове, проступая сквозь туман и обретая узнаваемые очертания. Вот я вспомнила ее всю. Меня охватило желание броситься обратно в лифт, догнать великих ученых и потребовать, чтобы мне предоставили еще один шанс.

Вместо этого я провела все три дня конференции, мусоля воспоминание о своем позоре, представляя себе, как все должно было бы происходить, если бы я не потеряла голову, и мучительно думая о том, как презирали меня трое спутников в лифте и как, должно быть, в душе смеялись надо мной. Я безжалостно анатомировала свою память, подвергая ее всевозможным поперечным сечениям и ни на миг не забывая, что я не только сама опозорилась, но и опозорила своего научного руководителя, который учил меня много лет и в некотором роде поставил на кон свое реноме, привезя меня на эту конференцию. Мой девяностосекундный позор прокручивался в бесконечном цикле у меня в мозгу, не давая покоя. Я провела на конференции три дня, но не присутствовала на ней ни минуты.