Приступить к ликвидации - [34]

Дверь купе распахнулась, в ее проеме стоял проводник, за ним два офицера с повязками на рукавах.

— Проверка документов.

Проводник скрылся в коридоре. Один из офицеров вошел в купе, второй, не вынимая руки из кармана, стоял, прислонясь к дверям плечом.

Игорь немедленно отметил их профессионализм. Лейтенант, вошедший в купе, огня не перекрывал. Никитин взял полевую сумку, достал документы.

— Вы потише, ребята, — попросил он, — а то наш подполковник спит.

Офицер просмотрел бумаги, вернул.

— Товарищи, — сказал лейтенант, — если что, сами смотрите.

— Будем по обстановке действовать.

— Счастливо.

— Удачи вам, ребята.

Потом поезд остановился и долго пережидал чего-то у выходной стрелки. Игорь вышел в тамбур. Морозный пар клубился, врывался с улицы через открытую дверь. Проводник стоял на насыпи, пыхтя самокруткой.

— Почему стоим? — спросил Игорь.

— Да какая нынче езда, — плюнул проводник, — сплошные нервы. Ни графиков, ни расписаний. Пропускаем эшелон. Не жизнь, а чистое конфетти.

Игорь высунулся из дверей. В сумерках тревожно горел красный круг семафора.

— Простудитесь, — сказал проводник, — идите в вагон да спать ложитесь.

Муравьев так и сделал. В купе уже спали, и он тоже лег. Мимо окон с грохотом промчался эшелон, и через несколько минут поезд тронулся. В Ярославль приехали к вечеру. У соседнего перрона разгружался санитарный поезд. Бинты, носилки, стоны раненых. Они прошли сквозь военное горе, немного стесняясь своей формы, которая точно определяла их положение в тылу. Мимо них пробегали усталые санитарки, спешили куда-то женщины в военных шинелях, надсадно кричал военный комендант. В отделе милиции они выяснили, что поезд на Волховстрой уходит ночью.

— Вы пока по городу погуляйте, — сказал дежурный, — город у нас красивый очень. В кино сходите. Новый заграничный фильм демонстрируется «Три мушкетера». Веселый фильм.

Дежурный улыбнулся.

Что оставалось делать? Они пошли на продпункт, где по карточкам их накормили супом и кашей, и вышли в город. Он был приземистым и широко разбросанным, этот город. Двухэтажные каменные дома словно осели под тяжелыми снежными шапками. Сквозь сугробы пробирались смешные маленькие трамваи, в Москве таких уже давно не было.

— Я в Брянске из реального училища домой на таких ездил, — засмеялся Данилов, — смотри-ка, бегают пока.

И, словно в подтверждение его слов, трамвай проехал мимо них, нещадно треща, не звеня, а треща сигналом.

— Чего он не звонит? — удивился Игорь.

— Старый. Раньше на них стояли трещотки.

Они спустились к набережной. Во льду намертво застыли буксиры и еще не потерявший веселой белизны речной трамвай, напоминающий покинутую дачу.

Муравьев глядел на широкую ленту льда и думал о том, как тяжело было в Сталинграде переправляться через эту реку под огнем немцев. Потом они опять гуляли по городу. Мимо кремля, по центральной улице, по бульвару у драмтеатра.

— Иван Александрович, — сказал Никитин, — клуб шинников.

— Ну и что?

— «Три мушкетера» идут.

Данилов вспомнил начальника, прижимавшего к груди книгу, и зашагал к клубу. Нет, это были не те мушкетеры. Умелая рука сценариста превратила элитарных солдат Людовика в поваров.

Но в фильме много музыки, и женщины на экране были необычайно хороши. Данилов и Никитин от души смеялись, следя за немудреными приключениями поваров.

А Муравьев сидел насупившись и не улыбнулся ни разу. Они вышли из кино, и Никитин засвистел веселую мелодию, которую пел гасконец по дороге в Париж.

— Ты что такой мрачный? — спросил Игоря Данилов.

— Разве можно такую ерунду показывать?

— Можно, Игорь, и даже нужно. Людям сейчас смеяться надо.

— Я не об этом. «Три мушкетера» — любимая моя книга.

— Считай, что это музыкальная пародия на нее. Запомни, консерватизм в твоем возрасте опасен.

Потом они вернулись на вокзал. Начальник транспортного отдела напоил их чаем и устроил отдохнуть в маленькой комнате для приезжих. Данилов и Никитин уснули сразу, а Муравьев вышел на темный перрон. Где-то в ночи перекликались паровозы. Свет семафоров на фоне черного неба казался огромными звездами. Вдалеке простучал по рельсам поезд. Звук его удалялся все дальше и дальше, пока не растаял совсем.

Темный вокзал жил непонятно и суетливо. Перекликались какие-то люди, долетали обрывистые слова команд, с грохотом катились по обледенелому асфальту тележки.

Бесконечная ночь, а за ней неизвестное утро.

Данилов

— Товарищ подполковник! — Его кто-то тряс за плечо.

— Да. — Данилов вскочил, автоматически нашарив пояс с кобурой.

— Пора.

Они быстро оделись, взяли вещи и вышли на улицу. После сна, дивного ощущения теплой комнаты ночной ветер показался холоднее и злей.

— Лучше маленький Ташкент, чем большая Сибирь, — зевнув, изрек Никитин.

Что правда, то правда. По перрону гуляла февральская метель. Скользя сапогами по обледенелому бетонному покрытию, они шли вдоль длинного темного поезда, составленного из теплушек и дачных вагонов.

— Здесь, — сказал провожатый. — Вагон, правда, дачный, но ничего, к утру будете на месте.

В вагоне было темно и душно, отвратительно пахло чем-то горелым.

— Располагайтесь, — провожатый осветил фонарем две покрытые облупившимся лаком скамейки.