Пристрастные рассказы - [76]
Арагон читал поэму — поняла мало, верю в темную.
Семкам поставили телефон.
21.11.1930. В книжной палате всё в свернутом виде.
Заходили с Элей к Фадеевым (!) в дом Герцена и расстроились — гадость!
24.11.1930. Волкова-Ланнита вызвала ячейка Мол. Гвардии (верно, сам вызвался). Спрашивали о Литфронте. Он сказал, что не состоит в нем, а состоит в Рефе, который есть организация мелкобуржуазная, существующая без партруководства и т. п. Блядь!
Осик, родненький, как скучно, тоскливо и ни к чему жить.
Вчера вечером пришли всякие делегаты писательского съезда. Разговаривать с ними совсем не хотелось.
Володенька…
28.11.1930. У Арагонов слишком много самолюбия. Раздражаюсь, когда говорю с Эльзой — ходит около самих дверей, а попасть в двери не может. — Все кругом да около, совсем рядом. Может это пройдет. Ездили с Васей по Гизам, библиотекам, литографиям — везде всегда все выходные. Без машины на это ушли бы годы.
Сговаривались о дешевом «полном собрании».
30.11.1930. Договорились с Зифом о дешевом издании: 65 к. томик в переплете, 10 томов — 6р. 50 к. Ужасно рада.
Перерыли в литографии на Щипке все старые альбомы — нашли один лист с конфетными этикетками.
2.12.1930. Отвезла Эльзу к Фадееву.
Сегодня выяснилось, что нам все-таки дадут квартиру в Камергерском.[126]
Видела во сне Володю — показывала ему каких-то собак.
5.12.1930. 3-го уехали Арагоны.
Потеряла ручку с буквой — Володин подарок.
В Огоньке хотят печатать маленькую книжечку и собр. сочинений, приложением к Литгазете. Боюсь Гиз не разрешит.
Вчера смотрели незаконченную Кулешовскую картину. Кулешов в грустях по Эльзе.
8.12.1930. Гиз не разрешил печатать Володю в Огоньке.
Осик страшно переутомлен. Передумался. А отдыхать не умеет — беллетристики не читает, поздно ложится. Не стала бы жить без него ни одного дня.
12.12.1930. У Асеевых был Арватов — говорил 5 часов подряд. Коля сказал очень похоже: «будто сквозь хаос прорывается прозрачный светлый ручеек». Взяла в Моссельпроме Володины счета — удивительно культурный архивариус.
Не найти собрания сочинений для работы.
Ося раскопал у себя массу Володиных рукописей.
14.12.1930. Один комплект Володиного собрания достали — хоть для дешевого издания, и то легче.
Всё время стараюсь представить себе Володю. На улице или как приходит домой со своим ключем, со стуком вешает палку на вешалку; немедленно снимает пиджак, ласкает Бульку, идет в ванную без полотенца и возвращается в свою комнату неся перед собой мокрые большие руки. По утрам вижу, как он пьет чай, мажет бутерброды, читает газеты. Пишу и плачу. Волосит, родной мой, маленький.
Чем дальше, тем все тяжелее. На кой черт я живу совершенно неизвестно. Нельзя Оську бросить. Думаю, только это меня удержало.
Г. Д. Катанян, В. А. Катаняну в Москву (Свердловск, 30 декабря 1930)
Милый Васенька, дневники пишутся, воспоминания тоже. Была здесь на Володиной выставке и огорчилась. Сама виновата — надо было следить.
Избранного Маяковского от Вас не получила — купила в магазине. Опечатки есть, но как будто не очень много, зато какой ужасный портрет!
Искали здесь собрание сочинений — нет ничего.
Через выставку думают пропустить 40 000 человек в одном Свердловске — тем более обидно, что она тикая убогая и непонятная. Заявки экскурсий принимаются за неделю! Впрочем, когда я была, на следующий день после открытия, — было совершенно пусто.
То, что Кушнер до сих пор не дал статью, настраивает меня на очень пессимистический лад. Некоторую долю жизнерадостности дают мне полученные деньги.
6-го выезжаю в Москву.
Здесь очереди в трамвай, в кино, в кооператив и на почте. Но я хожу пешком или сижу дома. Очень по Вас соскучилась. Вы непременно должны приехать к нам в гости. Целую Галю и Ваську маленького.
Лиля.
Виталий[127] очень кланяется.
30.12.1930. Купила Избранного Маяковского — какой ужасный портрет. Вместо одного месяца печатали восемь, а так торопились, что не успели дать мне корректуру и в результате такая гадость.
1.1.1931. Очень трудно писать. Пишу машинально, а мысли отползают в сторону и я их ежеминутно подтягиваю. Но писать все-таки буду. Это не хуже, чем вышивать крестиком, нельзя же сидеть сложа руки.
4.1.1931. Приснился Володя: он поселился вместе с Норой и стал говорить мне «Вы» оттого, что считает это более уместным. Потом где-то не то в фойе театра, не то за кулисами, рыдала Норина мать, что Нора покончила с собой и я страшно плакала, а Володя улыбаясь говорил мне, что ничего подобного, что Нора просто вырезала два кусочка зеленоватого шелка из рубашки и привязала веревочку к тлеющей головне, но сделать с собой ничего не успела. Я проснулась, опять заснула и сон этот продолжался до утра.
5.1.1931. Керженцева убрали из комакадемии. Опять не с кем разговаривать.
9.1.1931. У Осика ужасные нервы и лихорадка на губе.
Вечером Семка, Катаняны, Кулешов, Лева, Жемчужный. У всех усталые лица.
За этот месяц обязана сдать три тома академических и три дешевых.
Избранный Маяковский выпускают вторым изданием — опять 100 000.
10.1.1931. Встретилась с Васей в Зифе. Уткин предлагает растянуть ак. издание на 2 года вместо года три месяца. Это хорошо — оказалось труднее, чем мы думали.
