Пришла беда, откуда не ждали - [17]

– А? – Черемухин открыл рот.

– Ин-же-нер Е-ро-феев, – по слогам повторил я. – Ну, ну, Черемухин, приходите в себя.

– Картину сдавал, – признался Черемухин, – но в метро не гадил. Картина – не доказательство.

У меня внутри все так и упало. Неужели ошибка?

– Дело в том, дорогой мой, – проговорил я.

– …мамочка моя… – вставил Голдблюм.

– …что «Портрет инженера Ерофеева» и те картины в метро принадлежат одной и той же руке, мы сделали анализ.

– Но это не моя рука! – воскликнул Черемухин.

– Тогда чья же?! Чья рука?! – взвыл Голдблюм.

– А вы из полиции?

– Да, – сказал я прежде, чем Голдблюм успел раскрыть рот.

– Тогда я вам могу сообщить, что я вообще не художник. Я даже рисовать не умею. У меня в школе по рисованию всегда двойка была.

– Это еще ни о чем не говорит, – успокоил я его. – У Эйнштейна тоже в школе двойка была по математике.

– При чем здесь Эйнштейн? – возмутился Черемухин. – Я вам так обезьяну нарисую, что вы ее не отличите от слона.

– Обезьяну – может быть. Но инженера Ерофеева вы тем не менее нарисовали. Правда, с деформированной башкой…

– Подожди, Крайский, – перебил меня Голдблюм.

– Жду, – сообщил я.

Голдблюм немного подумал, затем оглядел комнату. Жалкая обстановка, продавленный пол, выцветшие обои. Черемухин в его лиловом халате и шлепанцах на босу ногу достойно венчал собой пейзаж.

– Кто написал «Портрет инженера Ерофеева»? – прохрипел Голдблюм, жестко уставившись тому в глаза. Он уже не добавлял «мамочка моя».

– А вы покажите удостоверение, я вам скажу.

Глаза Голдблюма налились кровью.

– Крайский, покажи ему.

Между прочим, мою настоящую фамилию он мог бы и не называть. Ради конспирации, я готов был отозваться на имя Пронин, Тарантино, О'Коннэри или Мак-Магон. Я вытащил из кармана пугач и вновь прокрутил его на пальце.

– Я друзей рэкетирам не продаю, – заявил Черемухин и вновь принялся кашлять.

– Мы – не рэкетиры, – возразил Голдблюм. – Если вы нам поможете, получите неплохие комиссионные. А друг ваш сделается миллионером.

– Мультимиллионером… – выдавил Черемухин сквозь кашель.

– Да, мультимиллионером, – готовностью согласился Голдблюм.

– Вчера вы прислали этого Абу Бабу (ударения на первом слоге), а сегодня решили изменить тактику… – Выражение негодования на лице у Черемухина не получилось – помешал кашель.

– Кого? – рявкнул босс.

– Абу Бабу, по крайней мере он так представился. Вы ведь тоже работаете на Шидловского?

– Чтобы Голдблюм работал на какого-то Шидловского, – взорвался босс. – Голдблюм в жизни своей ни на кого не работал. На него работали – да! Но он…

– Тогда кто вы? – почти простонал хозяин дома. – Конкурирующая фирма?

Голдблюму удалось взять себя в руки, после чего он подробно рассказал, кто он такой. И даже показал свой американский паспорт.

– И вы действительно считаете, что мой друг – гений? – с ноткой недоверия в голосе произнес Черемухин.

– Иначе, на кой ляд бы вы нам понадобились!

– Ну, может вы хотите помочь Шидловскому, поскольку этот Абу Бабу…

– К черту Шидловского! – вновь вышел из себя босс. – К черту Абу Бабу! Вы скажете, как зовут вашего друга, или нет?

Черемухин немного подумал.

– Поскольку Шидловский и Абу Бабу знают, как его зовут, а вы – нет, значит вы не от Шидловского. Хорошо… пятьсот марок. Для начала.

– Крайский, дай ему, – проговорил Голдблюм.

– Что значит, для начала? – уточнил я.

– Пятьсот марок за то, как его зовут. И тысяча за всю остальную информацию.

– Нет, так дело не пойдет. Тысяча за все вместе.

– Между прочим, я ему очень помог. И с этой картиной подставился…

– Крайский, дай ему, – повторил Голдблюм.

Я спрятал пугач и вытащил из кармана деньги.

– Итак, имя.

– Сначала пятьсот марок.

Я отсчитал пять сотен и протянул ему.

– Его имя Леонид Козираги, – проговорил Черемухин. – Он родом из Тамбова, как и я. Мы с ним жили в одном подъезде.

– Сейчас он тоже имеет разрешение на жительство в Германии?

– Нет, я сделал ему гостевой вызов пол года назад.

– А где он сейчас? Уехал домой?

– Дайте еще тысячу марок, и я расскажу все.

Я посмотрел на Голдблюма и тот утвердительно кивнул. Я передал Черемухину тысячу одной бумажкой, и он долго рассматривал купюру на свет.

– Последние годы в Тамбове он бедствовал, – медленно проговорил Черемухин. – Мы переписывались… Шидловский, кстати, тоже из нашего города, тамбовский волк… Я встретил его как-то на улице…

– Кого? Шидловского?

– Да, и рассказал ему о Леньке. И тот говорит… Я тогда еще не знал, что он – гангстер…

– Кто? Шидловский?

– Конечно! Не Ленька же! И он говорит: «Вызывай Козираги сюда, я попробую ему помочь.» Я даже не поинтересовался, как он собирается это делать. И Ленька приехал, привез с собой картины, свернутые в большой рулон. Ему пришлось долго оформлять разрешение на их вывоз. Воображаете? Нищий художник, а ему говорят, что его картины представляют большую ценность для государства!… Одним словом, поселился Ленчик у меня, а с Шидловским они уговорились, что тот организует его выставку и сделает ему имя. А потом восемьдесят процентов от прибыли – ему.

– Восемьдесят процентов! Безобразие! – гаркнул Голдблюм.

– Шидловский снял на месяц помещение, дал деньги на багет и подрамники, выпустил рекламный проспект. Все это обошлось в пятнадцать тысяч марок. А дело не пошло, т. е. не купили ни единой картины.