В итоге Фрэзер начисто забыл о Караппе и о марсианских властях. В итоге Фрэзер обрел семью.
Вернувшись в Дом, он прошел в лабораторию и принялся лихорадочно работать. Сначала подробно расспросил Бишу о болезни, которой болели люди ее племени. Было очевидно, что приступы начинались через неравные промежутки времени, и все ограничивалось лишь коматозным сном, однако периоды бессознательного состояния были короче, не более нескольких минут. Возможно, марсианский организм был менее подвержен инфекции. У самой Биши, разумеется, таких приступов никогда не случалось, и Фрэзер пришел к выводу, что именно из-за врожденного иммунитета она и стала козлом отпущения.
Но его собственное состояние было ему непонятно. Странные симптомы. Никакой повышенной температуры, боли, никаких физических расстройств — только слабость и вялость. К тому же буквально наутро без следа исчезли и они.
Фрэзер внимательно просмотрел все свои справочники по марсианским болезням, но не нашел ничего похожего. Он провел целую серию изнурительных тестов, даже взял пункцию спинномозговой жидкости у Биши, что та восприняла как чрезвычайно действенный ритуал изгнания бесов. Он предпочел бы проделать такое над самим собой, но это было физически невозможно, так что пришлось помучить Бишу, в чьем организме могли оказаться какие-то признаки латентной инфекции.
Но и тут результат был отрицательным. Результаты всех анализов были отрицательными. Фрэзер и Биша были совершенно здоровы.
Фрэзер не знал, что и подумать, и в то же время словно тяжелый камень свалился с его плеч. Он принялся искать иные объяснения собственному недомоганию. Раз это не болезнь, тогда, возможно, это какая-то странная реакция организма на природные явления, например низкую гравитацию или повышенное атмосферное давление. Или дурное самочувствие связано с разреженностью воздуха… а может, здесь все разом — и то, и другое, и третье. Это воздействует и на марсиан, и на землян… Однако в душе Фрэзера жил крохотный червячок сомнения: почему же подобное не наблюдается повсеместно?
Он нервно ждал рецидива. Но его все не было и не было, а работа в лаборатории отнимала все больше и больше внимания, и в конце концов болезнь как-то вылетела у Фрэзера из головы. Тот случай, когда он очнулся в кресле перед нетронутым стаканом с виски на столе — и без малейшего воспоминания, что собирался вздремнуть, — Фрэзер решительно списал на счет усталости: последнее время он явно загнал себя, Биши поблизости не было, с ней опять случился приступ хандры, и девочка забилась где-то в угол, так что не видела, что случилось с Фрэзером, а он даже не стал ничего ей говорить Похоже, она постепенно начала избавляться от своего пунктика — заклятия, — и Фрэзер не собирался портить все дело.
Время шло. Биша учила английский, уже помнила названия всех деревьев, что росли вокруг дома в Сан-Франциско. Одиночество замкнутого мирка Дома тяготило ее не меньше Фрэзера, и она так же страстно мечтала вырваться отсюда — но это было единственное, что омрачало их жизнь.
А потом из пустыни пришли кочевники, направлявшиеся на осенние торги в город.
Фрэзер закрыл изнутри дверь на щеколду и опустил жалюзи. Три дня и три ночи, пока продолжалась ярмарка, они с Бишой не высовывали носа наружу, и только откуда-то издалека до них доносились приглушенные, но живые звуки дудок, гортанные крики, музыка. Там, среди этих людей, была и семья Биши.
То были очень тяжкие дни. В конце концов Биша сломалась и вновь погрузилась в пучину тоски, и Фрэзер решил дать ей выплакаться На четвертое утро кочевники ушли.
Фрэзер возблагодарил всех богов — если они и в самом деле существовали. Совершенно без сил, он протащился в лабораторию, испытывая ненависть к работе, которая отнимала теперь у него так много здоровья и сил. Ему хотелось поскорее закончить ее. Он сделал шаг по направлению к окну, чтобы поднять жалюзи…
Он лежал на полу. За окном была глубокая ночь, и в Доме горел свет. Биша сидела рядом. У нее было такое лицо, словно она сидит так уже целую вечность.
Руку у него саднило Она была неумело обмотана какими-то тряпками, пропитавшимися кровью Острые осколки стекла сверкали на лабораторной подставке, усеивали пол. Знакомая свинцовая тяжесть переполняла все тело. Фрэзер не мог пошевелиться, не мог о чем-либо даже подумать. Биша подползла к нему и положила голову ему на грудь, как собачонка.
Медленно, очень медленно Фрэзер пришел в себя и попытался собрать свои мысли.
«Должно быть, я упал прямо на стеллаж Господи Иисусе, а если бы я разбил пробирки с культурами вирусов? Тогда не только мы, а весь город… Я же мог истечь кровью, что сталось бы с Бишой? Что было бы с ней, если бы я умер?»
На сей раз ему потребовалось больше времени, чтобы прийти в норму. Он наложил швы на глубокие порезы и остался недоволен своей работой: стежки вышли грубые, кривые. Ему стало страшно. Фрэзер боялся встать с кресла, боялся закурить, включить печь.
Время медленно ползло — остаток ночи, следующий день, потом вечер… Ему уже было гораздо лучше, но страх перерос в депрессию. Ведь это только Биша говорит, что болезнь не смертельна. Фрэзер уже начинал сомневаться в результатах собственных анализов. Кто знает, может, приборы, которыми он располагает, не способны распознать чуждые микроорганизмы?
