Пришедшие издалека - [14]

— Луи Берначчи, физик. Я получил вашу телеграмму с лестным предложением…

— А я ответную депешу с… нелестным сомнением…

Оба рассмеялись.

— Не стану скрывать, что ваше участие ценно для нас, — продолжал начальник экспедиции, всматриваясь в лицо Берначчи. Приятный человек, с безупречной научной репутацией, жаль будет, если он откажется. — Я не тороплю вас с ответом, есть еще время подумать, но желательно узнать о вашем решении пораньше.

— Все решено, сэр, я ваш.

Скотт крепко пожал руку физика.

— В первый же день — удача! Отличное предзнаменование для экспедиции. Если бы и дальше исполнялись наши чаяния…

— В данном случае, сэр Роберт, решал я сам, а ведь нередко обстоятельства не позволяют людям проявлять свою волю.

— Кто говорит о предзнаменовании и людской воле? — раздался рядом голос Эдварда Уилсона, только что отвязавшегося от нудного новозеландского чиновника. — О, почта прибыла! — не выслушав ответа, радостно вскрикнул доктор и бросился навстречу матросам, волочившим туго набитые мешки.

— Пожалуйста, Уилсон, ускорьте раздачу корреспонденции, — попросил Скотт.

Физик собрался уходить.

— Вы уже спешите покинуть нас, Берначчи? — удивился начальник экспедиции.

— Мне вспомнилось, как все мы к концу зимовки едва не помешались от радости, когда капитан Иенсен привез почту. Вот я и подумал, что в такие минуты каждому хочется остаться наедине с письмами, нехорошо, если мешают чужие люди.

— Подобная деликатность делает вам честь, но прошу не считать себя чужаком, вы свой, Луи! Можно называть вас по имени?.. Вот и отлично! Уверен, что мои товарищи вам понравятся, а вы им, народ у нас подобрался дружный.

Скотт подозвал четвертого штурмана, искоса с любопытством наблюдавшего за незнакомцем.

— Представляю вам Луи Берначчи, участника борхгревинкской зимовки, о котором я не раз вспоминал в пути, а это — штурман Эрнст Генри Шеклтон, мой друг и частый собеседник. Возьмите, Шеклтон, нашего нового товарища на свое попечение, а он будет опекать всех нас в море Росса…

Работа шла споро. Убирали в трюмы экспедиционные грузы: продовольствие, запасную одежду, керосин, уголь. Пополнили резервуары пресной воды. На палубе устроили два десятка ездовых собак.

Декабрьским вечером за кормой скрылись берега Новой Зеландии. Роберт Скотт проложил на карте курс к морю Росса, к северо-восточной оконечности Земли Виктории — мысу Адэр.

Как это всегда бывает, с появлением нового человека на судне все заметно оживились. Луи Берначчи оказался в центре внимания. До позднего вечера участника первой антарктической зимовки осаждали будущие исследователи ледникового континента. Серьезный и скромный, влюбленный в науку, физик делился переживаниями, рассказывал о своих сомнениях. Прибыв с мыса Адэр домой, в Новую Зеландию, Берначчи очень скоро почувствовал, что им все сильнее овладевает стремление вернуться обратно — в царство могучих глетчеров и пурги. Предложение Скотта восхитило молодого ученого, он готов был тут же согласиться, но удержала неуверенность в своем здоровье. Зимовать в Антарктиде тяжело, а два года подряд, на его взгляд, просто немыслимо.

— Но у вас же было достаточно времени для отдыха в привычных условиях, — заметил Шеклтон. — «Южный Крест» вернулся из моря Росса в апреле 1900 года, а сейчас на пороге уже 1902 год, прошло больше двадцати месяцев. Может, вам было страшновато?

— Я, конечно, не герой, но и не из пугливых, — возразил Берначчи. — Все обстоятельства я продумал неоднократно, решимость пойти на «Дискавери» не ослабевала, однако предпочел выждать. Спору нет, был риск, что вы, сэр Роберт, пригласите другого физика.

— Признаться, я уже подумывал об этом, но, как видите, желание, чтобы вы отправились с нами, оказалось достаточно сильным, — сказал Скотт. — Мною руководил чистый практицизм — хотелось включить в экспедицию одного из первых десяти зимовщиков.

— Из девяти, — тихо поправил физик. — Зоолог Николай Хансон навсегда остался в Антарктиде. Он заболел еще осенью. Наш друг очень скоро понял, что ему не выкарабкаться, и просил похоронить на вершине мыса Адэр, у большого камня. Хансону было только тридцать два года…

Чтобы отвлечь физика от тяжелых воспоминаний, Скотт заговорил о Великом барьере. Не правда ли, какое потрясающее творение природы! Даже ради изучения его одного стоило бы снарядить экспедицию. А горные хребты, вулканы, животный мир!..

Фауна шестой части света особенно интересовала доктора биологии Уилсона, он тотчас продолжил мысль Скотта:

— Пингвинов называют символом Антарктики, ее эмблемой. Вы, Берначчи, один из немногих, которым посчастливилось наблюдать этих нелетающих птиц в их отечестве, на гнездовьях, в природной обстановке. Поделитесь с нами впечатлениями.

Физик улыбнулся. О пингвинах Адели, самых распространенных на побережье материка, можно рассказывать часами.

— На редкость занятные существа, а маленькие к тому же трогательны. Я заранее извиняюсь за возможное повторение того, что хорошо знакомо, если не всем вам, то большинству, а доктору биологии подавно.

— Литература о них скудна, — заметил Уилсон. — Известно, что пингвины Адели, эти нелетающие птицы, «нелёты», ростом 60–80 сантиметров, весом 7–8 килограммов, в апреле покидают гнездовья и отправляются за сотни миль к северу, чтобы провести морозные месяцы у кромки дрейфующих льдов. Весной, в октябре— ноябре, вернувшись на каменистые берега материка и островов, они тотчас принимаются строить гнезда. Почти весь огромный путь нелеты плывут и лишь изредка движутся по дрейфующим льдам. Интересно узнать об их повадках, образе жизни.