Прирожденный лжец. Я или ты? - [37]

А вот как выглядит подлинник фотографии, с которой Эйнштейн выделил себя любимого.

Вообще-то, ничего особенного. Так многие люди делали и делают. Например, я видел, как одна девушка точно также отрезала изображение своей подруги с пляжной фотографии. На оставшейся части фото девушка осталась одна в окружении двух парней. Без конкурентки. И это фото она уже рассылала своим друзьям. Простая ситуация…

Ну, а, если верно, что высунутый язык подвыпившего Эйнштейна «адресован всему человечеству», то в личном общении, например, с русским человеком известный физик мгновенно понял бы относительность своего возможного дальнейшего движения в абсолютно проверенном пространстве по не очень комфортному маршруту следования…

Итак, идеальная ложь вполне может быть исследована в контексте индивидуальной и социальной психологии. Причем, теоретическое осмысление проблемы может дать вполне прикладные результаты. Например, лишить сияющего ореола «гениальности» конкретного человека.

Как я попытался показать на примере А. Эйнштейна, идеальный объект, созданный человеком мысленно, не существующий и не осуществимый в действительности, может иметь соответствующий прообраз в реальном мире. При этом идеальный образ может и не быть нравственно и эстетически совершенным.

Вместо послесловия Не навреди: формула Разумихина

Хочу предостеречь читателей от одностороннего и поспешного применения выводов по результатам психологического анализа врожденных предпосылок склонности ко лжи и сформированных установок на честность и на ложь.

Не навреди! Ни себе, ни своим партнерам по общению.

Что я имею ввиду?

Один из персонажей Ф.М. Достоевского в «Преступлении и наказании» — Разумихин, рассуждая о соотношении видимости явлений и психологических факторов при выводах о совершении преступления, доказывал своему собеседнику — доктору — невиновность одного из персонажей романа — Николая, нашедшего брошенную Раскольниковым возле дома коробку с серьгами убитой им старухи. Доктор приводил неопровержимые факты, подтверждающие виновность Николая. Разумихин возражал доктору: «Неужели ты, доктор, ты, который, прежде всего, человека изучать обязан и имеешь случай, скорее всякого другого, натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура, этот Николай? Неужели не видишь, с первого же разу, что всё, что он показал при допросах, святейшая правде есть?…» Доктор: «Святейшая правда! Однако ж сам признался, что с первого разу солгал?»

Тогда Разумихин провел классический, на мой взгляд, психологический анализ, сопоставив конкретные феномены общения с возможными установками на ложь и на честность у конкретного человека — Николая. Разумихин напомнил доктору, что в тот роковой день десяток свидетелей видели, как Николай с товарищем затеяли беззлобную потасовку во дворе дома, в котором жила старуха. «Лежат они поперек дороги и проход загораживают; их ругают со всех сторон, а они, «как малые ребята» (буквальное выражение свидетелей), лежат друг на друге, визжат, дерутся и хохочут, оба хохочут взапуски, с самыми смешными рожами, и один другого догонять, точно дети на улицу выбежали. Слышал? Теперь строго заметь себе: тела наверху еще теплые, слышишь, теплые, так нашли их! Если убили они, или только один Николай, и при этом ограбил сундуки со взломом, или только участвовал чем-нибудь в грабеже, то позволь тебе задать всего только один вопрос: сходится ли подобное душевное настроение, то есть взвизги, хохот, ребяческая драка под воротами, — с топорами, с кровью, с злодейской хитростью, осторожностью, грабежом? Тотчас же убили, всего каких-нибудь пять или десять минут назад, — потому так выходит, тела еще теплые, — и вдруг, бросив и тела, и квартиру отпертую, и зная, что сейчас туда люди прошли, и добычу бросив, они, как малые ребята, валяются на дороге, хохочут, внимание к себе привлекают, и этому десять единогласных свидетелей есть!

— Конечно, странно! Разумеется, невозможно, но…

— Нет, брат, не но, а если серьги, в тот же день и час очутившиеся у Николая в руках, действительно составляют важную фактическую против него контру — однако ж прямо объясняемую его показаниями, следственно еще спорную контру, — то надо ж взять в соображение факты и оправдательные, и тем паче, что они факты неотразимые. А как ты думаешь, по характеру нашей юриспруденции, примут или способны ль они принять такой факт, — основанный единственно только на одной психологической невозможности, на одном только душевном настроении, — за факт неотразимый и все обвинительные и вещественные факты, каковы бы они ни были, разрушающий? Нет, не примут, не примут ни за что, потому-де коробку нашли и человек удавиться хотел, «чего не могло быть, если б не чувствовал себя виноватым!» Вот капитальный вопрос, вот из-за чего горячусь я! Пойми!»

Факт, основанный на психологической невозможности, на душевном настроении — я так и назвал эту мысль: «формула Разумихина». Еще раз повторим психологическую гипотезу персонажа романа Ф.М. Достоевского: «сходится ли подобное душевное настроение, то есть взвизги, хохот, ребяческая драка под воротами, — с топорами, с кровью, с злодейской хитростью, осторожностью, грабежом?