Принудительный квест - [6]

— Ну а буры что? — жадно поинтересовалась Стрекоза. — Опять победили, да?

— Нет, — вздохнул Чип. — В этот раз — не смогли. Английская армия была больше, лучше вооружена, быстро училась. Например, сменили алые и белые шмотки на мундиры и шлемы цвета “хаки”, ввели рассыпной строй, научились передвигаться ползком и грамотно применять пулемёты. Кроме того, британская армия имела за спиной огромную Империю с её ресурсами. А буры… помощи им ждать было неоткуда. Их армия погибла в боях, ополчение же отлично подходило для партизанской тактики, но никак не для лобовых столкновений. Хромала дисциплина, примитивные средства связи тех лет не давали возможности координировать действия удалённых подразделений, а то, что им удавалось получить из Европы окольными путями, быстро сжирала война. Вдобавок, британцы под предлогом защиты от дикарей и партизан начали сгонять мирное население в концлагеря, где жены и дети буров массово умирали от голода и болезней. “Под защитой” британцев умерло более половины детей в возрасте до шестнадцати лет, и почти три четверти малышей в возрасте до восьми лет. Это возмутило даже британскую общественность тех лет, что уже как бы показатель. Но, тем не менее — золото и бриллианты важнее чужих жизней. И через три года войны, после громадных жертв с обеих сторон, буры сдались. Это я всё упрощённо рассказал, на самом деле эта тема гораздо глубже и шире. Если будете в Претории — она в те года была столицей буров, — зайдите в музей, и посмотрите на фото и документы тех лет своими глазами.

Курсанты потрясенно молчали. Чип дал им время переварить услышанное, а затем кашлянул и вернулся к прежней теме:

— Итак, я чую в этом задании подвох. Пятой точкой чую. Будь всё так просто — хрен бы кто назвал всё это дело Испытанием с большой буквы “Ы”. Поэтому: идём строем “каре”, как испанская терция, Грут — в середине. И держим ушки на макушке. Всем всё ясно?

— Так точно, тащ падпалковник! — дурашливо проорало отделение.

— Ну, вот и отличненько, — улыбнулся Чип.

Джунгли встретили “охотников за динозаврами” удушающей влажной жарой, запахом зелени и перегноя, и миллионами голосов обитателей.

— Яба-даба-ду! — заорал Грут и выхватил звонкий подзатыльник от Стрекозы.

— Рот закрой! — зашипела она. — Не хватало ещё, чтобы нас из-за твоих воплей схарчили!

— Да кому мы нужны! — возмутился тот.

— Много кому, — подал голос Ход.

Он и его приятель были ровесниками курсантов — тоже студенты-первокурсники, только гражданского ВУЗа. И учились на программистов.

— Тебя, редис, могут сожрать травоядные, — продолжал он.

Стрекоза захихикала, глядя на гневно сопящего Грута.

— Ну а нас — вообще море желающих мясцом закусить, — флегматично завершил Ход, срывая цветок и вручая Стрекозе. Та засмущалась, но подарок приняла.

Неумелый флирт забавлял Чипа, вызывая у него ностальгию и легкую зависть. Ностальгию — по собственной молодости, а зависть — потому, что у этих ребят всё впереди. Им ещё предстоит ощутить ту эйфорию от первого соприкосновения с небом, почувствовать и полюбить свои ласковые и грозные машины. Чип вспомнил, как его тогдашний командир училища, седой ветеран, начавший службу еще на настоящих винтокрылых машинах, говорил, прохаживаясь перед строем первокурсников:

— Если вы не полюбите свою машину, не будете ощущать её, как себя, не будете чувствовать любое попадание в неё, как в свою собственную шкуру — говно вы тогда будете, а не лётчики, братцы. А вот будете холить её и лелеять — тогда и будет вам в ответ верность. Тогда под любым огнём не пилотировать, а танцевать будете, каждой лопастью держась за небо. Так-то, братцы...

— Товарищ полковник, — выдернул его из пучин воспоминаний голос Стрекозы.

Чип едва заметно улыбнулся: традиция опускать приставку “под” при обращении к подполковнику в полунеформальной обстановке, или при подхалимаже, уже была известна этим зелёным ребятам.

— А что за Лили Марлен такая? — продолжала Стрекоза. — Ну, вы сейчас напевали…

— А, — Чип понял, что без очередного экскурса в историю не обойтись. — Это старая солдатская песня, ещё Первой мировой войны. Сиречь одна тысяча девятьсот четырнадцатый год. На службу в Рейхсвер — это армия тогдашнего Германского сектора, — в пехоту пришёл некий Хайнс Ляйп. По профессии он был учитель, но это не мешало ему встречаться разом с двумя девушками, одну из которых звали Лили, а другую — Марлен. Вот в их честь он и сочинил эту песенку. По его воспоминаниям — стоял на посту незадолго до отправки на фронт. Войну он пережил, а вместе с ним — и песенка. Особую популярность она получила уже в войну следующую — Вторую мировую. Первыми — понятное дело — запели её немцы. А затем, к вящему удивлению тогдашних генералов, и солдаты других воюющих армий: так она всем нравилась. И, как видите, дожила до наших дней…

Шедший впереди Бубенчик вскинул лапу, призывая к тишине. А потом указал себе под ноги. На земле красовался отпечаток огромной трёхпалой лапы.

— Кажется, нашли… — резюмировал неуёмный Грут. И схлопотал от Стрекозы звонкий подзатыльник.

— Теперь я знаю, как выглядит конь с птичьими мозгами, — прошептал Метёлкин, наблюдая за самкой цератозавра, охраняющей гнездо.