Принс. The Beautiful Ones. Оборвавшаяся автобиография легенды поп-музыки - [14]

Мне понравилась идея рассматривать мемуары как своего рода справочник. Это был прекрасный способ расширить сферу его деятельности, добавить еще одно измерение в его повествование. И это придало еще один слой смыслу названия. «The Beautiful Ones» теперь могли символизировать как целое сообщество создателей. Песня действительно содержала строки «нарисуйте идеальную картину/воплотите в жизнь мысли…». (Я знаю, о чем вы думаете. Просто не обращайте внимания на слова, которые идут дальше.)

«Продолжай делать то, что делаешь», – много раз говорил Принс. «Я остался в Миннеаполисе, потому что он заставил меня сделать это. Ты должен что-то отдавать взамен. Мой отец приехал в Миннеаполис из Коттон-Вэлли, штат Луизиана. В самых суровых условиях он узнал, что значит контролировать богатство. Black Muse – это о том, что создает богатство во внутреннем городе», – сказал он, имея в виду песню в своем новом альбоме HITnRUN Phase Two. «Останавливает именитую сферу».

Он хотел рассказать читателям о Черной Уолл-стрит, источнике черного предпринимательства, процветавшего в Талсе, в штате Оклахома, в начале двадцатого века. После гражданской войны, когда освобожденные чернокожие перебрались в процветающую Талсу и купили землю, сегрегация вынудила их переехать в район Гринвуда, где их собственность и изобретательность создали процветающую общину. Вскоре Гринвуд мог похвастаться сотнями предприятий, принадлежащих черным, а также почти двумя десятками церквей, школой и публичной библиотекой. Это стало одним из первых и наиболее существенных примеров процветания черных в Соединенных Штатах. «Поразительно, – сказал Принс, – какое богатство накапливается. Я люблю читать о гражданской войне и накоплении богатства, когда Юг стал богаче Британии». Затем последовала расовая резня в Талсе в 1921 году: их ненависть раздувалась обвинениями в том, что черный мальчик изнасиловал белую девочку. Тысячи вооруженных белых облили Гринвуд керосином и сожгли его квартал за кварталом, грабя все на своем пути. Сотни людей погибли, тысячи потеряли свои дома. Черная Уолл-стрит была уничтожена.

«“Источник”, – сказал Принс. – Это ее? Что ты об этом думаешь?» Я сказал, что мне это не нравится, что у меня нет терпения ни к объективизму, ни к нынешним последователям Айн Рэнд с их почти фарсовой преданностью свободному рынку и неограниченному делению. Принс согласился, хотя и понимал, как соблазнительна эта философия. «Я смотрел фильм, старый, черно-белый, где он произносит речь в конце о сожжении здания и чертеже…» Это был поворотный момент в рандианской философии: «Никакая работа никогда не делается коллективно», – усмехается ее персонаж Говард Рорк. Принс беспокоился, что слишком много хип-хопа было в плену идей, подобных Рэнд, посвященных больше беспощадному эгоцентризму, чем духу сообщества.

«Нам нужна книга, говорящая с аристократами, – сказал он. – Не только фанаты. Мы должны разобрать «Источник» по кирпичику. Словно Библия аристократа. Комплекс проблем. В основном, они хотят уничтожить рай. А как насчет превосходства белых? И что у них общего с объективизмом? Это сатанинская идея? Действительно ли это высшее благо? Мы должны атаковать все понятие превосходства». Чистота его первоначального смысла была искажена, подумал он. «Раньше были группы, которые назывались «Господствами»! Господство – это о процветании всего, о питании всего».

Вот почему он чувствовал, что ему тоже нужен мой голос в книге: радикальный призыв к коллективной собственности, к черному творчеству, который не может быть осуществлен в одиночку. «Когда я говорю: «Я правообладатель “Пурпурного дождя”» – это звучит… как Канье, – он сделал паузу. – Которого я считаю своим другом». Проблема заключалась в том, что заявления о собственности слишком часто считались самовозвеличивающими. Гораздо лучше было слышать их от других людей. «Вы должны сказать, что я владею “Пурпурным дождем”», – сказал он, хотя все еще был поражен тем, что на этот счет могло быть какое-то особое мнение. «Говорить: «Я управляю “Пурпурным дождем”» – это богохульство».

Для этого он хотел найти некоторые формальные приемы, которые сделали бы книгу уникальной, симбиоз его слов с моими, ее авторство в постоянном движении. «Было бы здорово, если бы под конец наши голоса начали сливаться, – сказал он. – В начале они различны, но к концу пишем мы оба». Когда мы обсуждали отрывок, который он написал о своих детских приступах эпилепсии, он сказал: «Я просто импровизировал здесь. Мы могли бы использовать мои припадки как способ смешения наших голосов. Провалы. “А вот и еще один”».

Я был в восторге. Мы были на пути к созданию чего-то уникального, мемуарам, которые бросали вызов условностям. Он уже думал о том, какой может быть обложка. Он сделал новую фотографию для паспорта, и она стала популярной. Конечно, так оно и было: его губы слегка надуты, подводка на глазах безупречна, каждый волосок в усах наманикюрен до совершенства, казалось, он бросал вызов обычаям чиновников мира, чтобы подарить поцелуй вместо печати. «Я спросил Мерон (вы знакомы с Мерон, верно?), чтобы убедиться, что это действительно будет в моем настоящем паспорте. Она сказала: «Я сделала это». Потом я написал об этом в твиттере, и они показали его на Си-эн-эн и в журнале Time. Возможно, нам стоит выбрать это для обложки, – пошутил он, – со всей моей информацией и прочим. Нам нужно, чтобы это было странным».