Принцип неопределенности - [19]

— Ну, этого я тоже не говорил! — усмехнулся в бороду апостол. — Кто знает, может быть, Мокей Серпухин справится со своими бывшими коллегами сам или кто-то из людей ему в этом поможет. В качестве тайного советника Нергаля я его припоминаю, ты лучше скажи мне — каков он как человек?

Прозвучавший неожиданно вопрос застал Транквиила врасплох.

— Да ничего особенного, — пожал он плечами с крыльями, — такой же, как все: грешит и врет себе на каждом шагу! С помощью Департамента Темных сил раздобыл кучу денег…

Ангел продолжал говорить, но видел, что апостол не слушает, а думает о чем-то своем. Его лица вдруг коснулась вызванная этими мыслями улыбка. Заметив ее, Транквиил спохватился:

— Прости, святой отец, чуть не забыл! Служба тайных операций запросила содействия у Бюро по превращению жизни в фарс. Естественно, по секретным каналам. Вы ведь помните, это то самое подразделение Небесной канцелярии, которое отвечает за развитие у людей чувства юмора и привнесение в их жизнь разнообразия…

— Ты еще спрашиваешь, — вскинул брови апостол, — именно мы на его создании и настаивали! Смеющийся от души человек не способен на подлость, а юмор — это единственное, что отличает людей от животных. Кстати, недавно услышал отличную шутку! — Глаза старика загорелись озорством, он положил широкую ладонь на плечо Транквиила. — Знаешь, какая самая большая наглость в мире? Неужели не знаешь? Требовать, чтобы Страшный суд был судом присяжных!

И сам первым рассмеялся.

6

Такси затормозило у ворот высокого, увенчанного телекамерами забора. Он отгораживал от жизни большой престижный дом, жильцов которого язык не поворачивается назвать этим совковым словом. Жильцами зовут серых, незаметных личностей, жмущихся по углам зачумленных коммуналок, в то время как само слово «жилец» по сути своей и по смыслу весьма близко понятию приживалка, что означает существо забитое, ютящееся из милости на минимуме чужих квадратных метров. Что ж до тех немногих, кто поселился в новой, с повышенным комфортом башне, то это были истинные хозяева жизни, а хозяева на Руси испокон веков обитают отдельно от крепостных и прочих смердов. Порядок этот установлен не нами, и уж точно не нам его менять.

Выйдя из машины и шарахнув в сердцах дверцей, Серпухин бросил в приоткрытое окно стодолларовую купюру и направился к уже открывавшейся калитке. Проживавший в доме контингент охрана знала не только в лицо, но и по походке и не могла заставить одного из своих кормильцев ждать за забором. При появлении Мокея в просторном, сверкающем чистотой вестибюле ночной дежурный вскочил на ноги, но тот даже не посмотрел в его сторону. Раздражение Серпухина достигло предела, он был готов сорвать его на ком угодно и, в первую очередь, на Аляске, вина которой заключалась уже в том, что она была беспросветной дурой. Поднимаясь в скоростном лифте, Мокей предвкушал, как откроет дверь и прямо с порога бросит в лицо жене что-то резкое и обидное, и тогда, возможно, ему полегчает. Можно будет расслабиться, хорошенько выпить, а утром, на свежую голову, вернуться к осмыслению сложившейся ситуации.

Однако все случилось вовсе не так, как он себе представлял. Дверь Мокей открыл собственным ключом, дорогое пальто в сердцах швырнул в угол на кушетку и только тут понял, что из ярко освещенной гостиной льется музыка и доносится призывный женский смех. И смех этот, без всякого сомнения, принадлежал не кому-нибудь, а Алиске.

«Вот, оказывается, как! — пронеслось в растревоженной голове Серпухина. — Это что-то новенькое в нашем репертуаре!» Слова про репертуар возникали в мозгу у Мокея каждый раз, стоило ему сильно удивиться. Неслышно ступая по ковру, Серпухин заглянул в комнату как раз в тот момент, когда какой-то бритый налысо биндюжник самым наглым образом лапал его личную топ-модель, причем делать тайну из своих дальнейших намерений не собирался. Алиска же, выгнувшись и запрокинув голову, смеялась и даже, словно в танце, подняла к потолку ногу, которая, как вспомнил вдруг Мокей, была на полтора сантиметра длиннее, чем у Кристин Диор.

Поскольку и Серпухин не стал делать тайну из своего присутствия, в воздухе повисло напряженное молчание. Первой его нарушила Алиса, заговорила как ни в чем не бывало и даже не без налета светскости:

— Мока, — сказала она, придав лицу выражение озабоченности, — что случилось? Неужели в самолете бомба? Надеюсь, ты не пострадал?

Ответить что-то едкое жене Серпухин сразу не нашелся, поэтому только с силой топнул об пол и потянул с шеи модный галстук. Не пострадал!.. Да уж лучше бы бомба, чем полный финансовый крах и вдобавок эта пошлая сцена, но жаловаться и жалеть себя было не время.

— Да, — как если бы только что вспомнив, спохватилась Алиска, — позволь представить тебе Виктора! Он… он наш новый сосед снизу, забежал одолжить спички…

Бритый наголо биндюжник едва заметно склонил бычью, переходящую в мощные плечи шею. Если бы вместо темного костюма на нем был кожаный фартук, мужчину легко можно было бы принять за рабочего скотобойни, без труда обходящегося в убойном деле без молота или топора. Жена, как отметил про себя Серпухин, была тоже не в халате, а в подаренном им к Новому Году вечернем платье. Тогда из-за этого наряда вышел грандиозный скандал. Мокею сильно не понравилось, что декольте у платья простиралось почти до пояса, а разрез снизу совсем немного недотягивал до пупа, но, как это часто случалось и раньше, пришлось смириться.