Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - [21]

Я резко остановилась:

– Ты знаешь… о папочке и Джулии?

– Увы! Я уже сказал, у меня есть свои способы.

Я протянула руку и погладила юный пушок на его лице.

– Тебя это огорчает?

Он задумчиво посмотрел на меня:

– А должно?

– Думаю – нет, – ответила я, хотя и рассчитывала на другую реакцию.

Если это расстраивало его, то как могло не расстраивать меня?

Чезаре протянул мне пакет:

– Открывай свой подарок. Я привез это из Пизы и прятал от мамы. Она, как всегда, перебрала мой багаж, добиваясь чести самолично постирать мои грязные рейтузы.

Я тут же разорвала обертку, бросила ее на землю и уставилась на обложку красной кожи. Открыв титульную страницу, я охнула:

– «Декамерон»! – Посмотрела на него. – В монастыре ее запретили. Монахини говорят, что Боккаччо – язычник, который наслаждение плоти ставит выше добродетелей.

Чезаре поморщился:

– Мы же не просто так называем ее Мать-Церковь. Она, как и Ваноцца, ничто так не любит, как запрещать нам знание. От Адрианы тоже держи подальше. Она не одобрит такое чтение.

– Спасибо, Чезаре. – Я обняла его. – Буду ее беречь.

Хотя в этой одежде он и казался костлявым, я чувствовала, что под ней – гибкое тело, состоящее из мышц и связок. Да, он говорил, что ведет в Пизе скучную жизнь, но свои атлетические упражнения явно не оставил.

Он обнял меня, потом сказал:

– Ты ведь понимаешь, что ничего из случившегося не может изменить мою судьбу? Пусть отец и сидит на престоле святого Петра, он так или иначе отдаст Хуану все то, что по праву должно принадлежать мне.

Сердце у меня упало. Я отстранилась от него:

– Ты поэтому приехал? – (Он не ответил.) – Ты не должен причинять неприятности отцу. Ты знаешь, что он сказал…

– Да-да. Испанское герцогство Гандия – не для меня. Королева Изабелла и король Фернандо даровали его за доблесть нашему брату, но Педро погиб во время Крестового похода на мавров, и Гандия принадлежит тому, кому захочет ее отдать отец. Знаю. Все это я уже слышал.

– Слышал? Ведь ты никогда не говорил, что согласен.

– Я и не согласен. Но мама сказала, что отец обратился к королеве Изабелле с просьбой даровать этот титул Хуану. – Голос Чезаре стал жестче. – После смерти Педро я ждал пять лет. У отца было пять лет, чтобы внять доводам рассудка и признать: то, что прежде он сам получил в наследство как старший сын, теперь должно перейти мне, второму по старшинству после Педро. Он не хочет видеть, насколько Хуан недостоин такого наследства, насколько не соответствует званию испанского гранда. Он знает только одно: Хуана нужно ублажать, а я должен пожертвовать собой ради Церкви.

– Значит, ты приехал, чтобы оспорить право Хуана владеть герцогством? – недоуменно спросила я.

Я никогда не была близка к Хуану, а друг к другу мои братья всегда относились скорее как враги. Их бесконечные ссоры портили наше детство. Чезаре отличала склонность к учению, а Хуан, прекрасно понимавший свою бездарность в том, что касалось книг, оттачивал искусство владения мечом и луком. Но Чезаре тоже не пренебрегал физическими занятиями, а потому они постоянно проверяли, кто сильнее, дрались на палках или боролись, пока их забавы не переходили в настоящую схватку, кончавшуюся синяками. Нашей матери не раз приходилось разнимать их, а я пыталась установить между ними неустойчивое перемирие, прося вместо драки поиграть со мной. Я думала, они дерутся из-за меня. Мне не нравились их вечные раздоры: казалось, Хуан просто ревнует меня к Чезаре. Но с возрастом я поняла, что корни их вражды глубже. Они были чужаками, несовместимыми во всем. Не верилось, что эти всегдашние соперники вышли из одного чрева.

Чезаре улыбнулся горькой улыбкой:

– Борьба с ним ничего мне не даст. У Хуана нет никаких амбиций для себя. Это герцогство его ничуть не интересует. Будь его воля, он бы ничего не делал, только задирал бы подолы девкам да напивался до беспамятства. Он лишь исполняет отцовскую волю.

– Значит, ты не собираешься поднимать шум?

Я наблюдала за его лицом. Он довел до совершенства способность таить свои мысли. Из нас троих Чезаре первым понял, что чем больше скрытность, тем меньше уязвимость.

– Ты же знаешь, папочка не любит, когда вы с Хуаном вцепляетесь друг другу в глотки. А он теперь верховный понтифик. Он не может допустить скандал.

– Ну да, кроме того, что уже начался. – (Ответ Чезаре испугал меня.) – И уж если мы об этом заговорили: как тебе нравится жить под одной крышей с ла Фарнезе? Ты с таким же нетерпением, как и наш отец, ждешь прибавления в семье?

Значит, ему тоже известно о беременности Джулии. Ну а как же иначе? Ваноцца ему сказала.

– Папочка говорит, что любит ее, – язвительно ответила я. – Хочет, чтобы я считала ее сестрой.

– Вот как. А ты?

– Я и считала ее сестрой. Вот только в последние недели… Чезаре, в ней есть что-то такое, чему я не доверяю.

– Ты и не должна ей доверять. При твоей внешней беззаботности ты всегда была умненькой девочкой, моя Лючия. – Он неожиданно поднял голову и посмотрел мимо меня. – У нас компания.

Я развернулась и в свете луны увидела идущего к нам Хуана. Чезаре шагнул вперед:

– Такая неожиданная радость, брат!

Глаза Хуана превратились в щелочки. От него несло выпивкой – он словно окунулся в чан с вином.