Принцесса - [2]

Мальчика звали Игорь Воронов. Он то и дело подбегал ко мне, показывал что-нибудь атлетическое и спрашивал с издевкой:

— А ты так можешь?

Конечно же, я не могла. Куда мне было мочь. Я только-только начала оправляться от двустороннего воспаления легких.

— Подумаешь, — пожала плечами мама. — А ты сделай ему «кольцо» и его спроси: «А ты так можешь?» Посмотрим тогда.

Однажды, улучив момент, когда группа пробегала за шкафчиками, Игорь, лихо прокрутившись колесом, встал, как вкопанный, и спросил — глаза смеющиеся, огоньки пляшут:

— Ну, можешь так?

И тут я легла животом на ковер и сделала кольцо. Я так старалась, что, кажется, не только коснулась ногами головы, но как будто свернулась в трубочку.

Игорь раскрыл рот. Потом пришел в себя, лег на ковер и… о, ужас! Это было настоящее бревно, негнущееся, скованное. А ведь я любила его больше, чем маму.

— Мама! Я люблю его больше тебя! — словно предательница, призналась я, обнаружив в себе это чувство.

Мама, как всегда, засмеялась:

— А помнишь, как ты маленькая говорила: «Мамочка! Я люблю тебя двумя руками и двумя ногами, головой и всем телом, свежо-свежо-не-мутно!»

Конечно, я помнила. Я так любила маму! Она была самая красивая на свете. То, что есть еще более красивая женщина — Элизабет Тэйлор, я узнала только следующим летом в Крыму на фильме «Синяя птица».

— Мама! Она еще красивее тебя! — изумилась я, когда мы вышли из кинотеатра на свет.

Мама улыбнулась и начала разговаривать с молодым человеком, примкнувшим к нашей компании и, по-видимому, не разделявшим мою точку зрения.

Летом, до августа, меня обычно отправляли с детским садом на дачу. Там у нас был корабль, который Лена быстро прибрала к рукам, превратив его в свой принцессный замок: устраивала балы — девочки танцевали с мальчиками (я стояла в стороне и любовалась: как красиво — такие изящные маленькие пары), а потом — застолье: все делали из песка и глины пирожные, заходили внутрь корабля и изображали, что едят и как это вкусно.

Меня не принимали.

Но вот однажды, когда я играла одна у березок, ко мне подошла маленькая девочка и прошепелявила:

— Севоня — свасьба Плинцессы. Лена Талотькина зенится. Плинесёс цветы, тебя тозе пустют.

Я ужасно обрадовалась и начала набирать красивый букет — колокольчики, травы, куриную слепоту: голубой и желтый мешались с зеленым… Потом лежала на спине и смотрела в небо. Я думала: если долго смотреть в небо, глаза проникнутся голубизной и тоже станут голубыми. Мне так хотелось прийти на свадьбу Принцессы с голубыми глазами, и чтобы Игорь увидел и удивился.

Свадьба была намечена на вечер, и торжество должно было происходить в корабле. Я говорю «в» корабле, а не «на» корабле, потому что корабль этот был, как шатер, то есть все пространство от бортов до мачты было покрыто досками, а внутри вдоль обоих бортов тянулись лавки. В общем, это был игровой домик на время дождя.

Когда я заглянула внутрь, оказалось, что все гости уже в сборе, и мне досталось самое крайнее к выходу место, самое далекое от Лены, от Принцессы, которая сегодня вечером выходила замуж. На лавках сидели одетые во все самое лучшее придворные и пели свадебные гимны собственного сочинения. Весь корабль был украшен травами и цветами. Принцесса сидела на корме, как на троне, недосягаемая в своем принцессном величии, в платье с оборкой, с распущенными волосами, а рядом с ней — Принц… Я не видела его лица, потому что его голова лежала у нее на коленях. Она погладила его по волосам. Я привстала со своего места, чтобы посмотреть, кто это… Глаза Принца были закрыты, он блаженно улыбался.

Это был Игорь Воронов…

Мир пошатнулся.

Пока я подрастала и превращалась из принцессы в пианистку, мама писала диссертацию. Я всегда так ждала ее прихода с работы. Так хотелось почитать что-нибудь вместе — Брэма, сказки Андерсена или «Песнь о купце Калашникове», от которой у меня сжималось сердце и холодели ноги, но вечером мама неизменно садилась за письменный стол, а утром мне снова нужно было идти в детский сад.

— Мамочка! Как же Наде Холодовой хорошо. Папа у нее — слесарь, мама — техник. Они всегда с ней вечером играют. А вы с папой всегда занимаетесь.

Мама смеется:

— А помнишь, как ты маленькая папин ластик называла? — Назимастик. Ты говорила: «Папа назимается — вместо «занимается».

Папа часто покупал у букинистов математические книги и, пока не стирал в них все записи, не приступал к работе. Вот и получился из ластика «назимастик».

— А как он «назимается»? — спрашиваю тебя. А ты говоришь: «Назимастиком».

Когда мы с мамой впервые побывали в цирке, там выступали слоны, и в конце номера на арену выехала девочка на маленьком слоненке — принцесса из моего сна, с длинными белыми волосами и голубыми глазами. Она сделала круг и исчезла за занавесом.

— Мама! Мамочка! Я хочу быть циркачкой! На слоне! Как та девочка! — рыдала я вечером дома.

— Но доченька! В цирке выступают только дети циркачей! — резонно возразила мама.

Я бросилась к папе:

— Папочка! Ну, тогда хоть ты устройся в цирк!

— Что же я буду там делать? — улыбнулся папа. — Я же не акробат.

— Ну, билеты отрывать… или — подковерным, в красной куртке!