Принцесса Шиповничек - [46]

– Очень маленький. Полно эсэсовцев. Евреев из замка вывозят в лес. Я за ними не пошел и постарался не показать своего интереса. Это было бы слишком подозрительно. Мы со стариком смеялись всю дорогу через Хелмно. Над евреями, над цыганами, над извращенцами, над геями. Как мы смеялись! Он восторгался моим кольцом с печаткой. Тут я с ним распрощался. Он хотел пригласить меня в гости и познакомить с женой, но я побоялся, что прикончу его в его собственной кухне. Я объяснил, что меня ждет матушка, и единственная вещь, которую она не переносит, это опоздания. Он кивнул. Это он понял.

– Вывозят в лес… – буркнул Лесовал чуть менее равнодушно.

Отряд осторожно обходил Хелмно. Это заняло три ночи. Днем они старательно прятались в канавах, замаскированных ветками – не хотели рисковать. В конце концов добрались до края леса. Метрах в десяти начиналось поле люцерны. Фиолетовые цветки лениво покачивались под легким ветерком. На краю поля, возле каких-то хибарок, сновали люди: трое мужчин и мальчик. Кажется, кормили кроликов. Справа текла извилистая река Нарев. Завидев плывущие по реке плоскодонки, партизаны поспешно пригнулись.

Солдаты казались вполне спокойными, и собак с ними не было. Это порадовало Йозефа: ему бы не хотелось убивать собак, хотя солдат, если придется, он был готов пристрелить без сожалений. До чего же он дошел за два года войны!

Они прождали несколько часов, пока Лесовал не высказал вслух то, о чем они все думали.

– Фургоны идут не сюда.

Он скользнул обратно в лес, остальные последовали за ним.

Йозеф на минуту задержался, наблюдая за кроличьими клетками. Хотя мальчика никто не трогал, казалось, что мужчины его сторожат. Потом Йозеф вслед за остальными отступил в глубину леса.

За ночь они отошли подальше от Хелмно. Утром залегли на краю поляны. Взошло солнце, птицы распевали от души, словно мир был новым и чистым, как в первое утро в Божьем раю. Позже Йозеф узнал, что лес называется Ржухув. В то первое утро это место казалось райским садом.

Проехал грузовик с открытым кузовом и остановился на дальнем конце поля. Вылезли тридцать пять человек, и потому, как они выбирались из машины, Йозеф сразу понял: это заключенные. Теперь они стояли спокойно, будто чего-то ждали, но не как люди, ждущие чего-то конкретного. Они не двигались, не переговаривались, даже не отмахивались от мух. Застыли как статуи. В золотом солнечном свете они казались сделанными из бронзы. Лишь водитель грузовика и охранник болтали между собой, даже пару раз во время беседы хлопнули друг друга по спине.

Внезапно наступила тишина, – охранники и птицы замолчали одновременно – и Йозеф вдруг услышал странный низкий звук. Этот рокот можно было принять за шум мифической Дикой охоты, по крайней мере, так ему тогда показалось. Через минуту Йозеф понял, откуда звук: появились три огромных, шесть на три метра, фургона вроде мебельных. Солнце сверкнуло, и Йозефу в первый момент показалось, что они бронированные. Лишь потом он понял, что это просто плотно подогнанные доски, покрашенные в серый цвет.

– Зачем здесь фургоны? – шепнул Мститель.

Йозеф не знал, что ответить. О фургонах старик ничего не говорил.

Фургоны остановились. К ним потащились заключенные в кандалах и завозились у задних дверей. Внезапно двери ближайшего фургона распахнулись, и на землю вывалилась обнаженная женщина.

Те, кто прятались в лесу, не могли сдержать стон. Йозеф предостерегающе поднял руку. За секунды, понадобившиеся, чтобы все замолчали, выпали еще три тела.

Фургоны возвращались на поляну каждые два часа. Йозеф и его товарищи, затаившись на краю леса, наблюдали за чудовищными событиями. Что им еще оставалось? Фургоны сопровождали десятка два машин. Эсэсовцы намного превосходили партизан и численностью, и вооружением.

Первые трупы вызвали возмущение и ужас. Но когда мертвых женщин одну за другой, одну за другой, одну за другой, – всего их было восемьдесят две – вытащили, выволокли, вышвырнули из фургона, партизаны оцепенели. Они заметили, хоть из-за деревьев было не очень хорошо видно, как выдирали золотые коронки и сбрасывали трупы в огромную общую могилу, прямо здесь, на берегах серой реки Нарев.

Три пустых фургона поехали обратно в Хелмно, оставив работников в кандалах и охрану. Каждые два часа они возвращались с полным грузом.

Весь первый день Йозеф и его друзья вели наблюдение – с восхода до заката. Семь ездок, каждый раз по три фургона, – всего двадцать один. Йозеф посчитывал: «От восьмидесяти до ста в каждом фургоне. Сегодня убили от тысячи восьмисот до двух тысяч человек, мужчин, женщин, детей. Хуже, чем в Заксенхаузене». А он-то думал, хуже ничего быть не может.

Его вычисления не вызвали никакой реакции. Отряд стремительно отступил поглубже в лес.

Ночью, словно сговорившись, ничего не обсуждали. Не строили никаких планов на завтра. Но Йозеф слышал: мужчины, то один то другой, плакали. В полночь к нему подошел Ребе и молча протянул бутылку коньяка. Йозеф не спросил, как удалось раздобыть такое сокровище, – просто пил, пока Ребе не отобрал у него опустевшую на четверть бутылку. Именно тогда Йозеф вдруг вспомнил об Алане и понял то, чего не понял ни в Заксенхаузене, ни за все шесть лет с ухода возлюбленного.