Принцесса Шиповничек - [21]

– Харви, что с вами? Что случилось? – спросила Саманта.

Харви прикрыл глаза. Саманта взяла его за руку.

– Это я! – сказал Харви. – В нашем музее множество фотографий, но это единственная, на которой есть я. Старые кошмары возвращаются.

Бекка рассматривала фотографию в его руке. Юноша с голодными глазами неотрывно смотрел на Гемму.

– А это Кшенжничка.

– Что? – хором воскликнули Бекка и Стен. Стен, как всегда, подался вперед.

– Так мы ее звали. Это значит «принцесса». Потому что…

Он запнулся – то ли не мог вспомнить, то ли не хотел вспоминать.

– Потому что она родилась в замке? – спросила Бекка. Слова застревали в горле.

– Еврейка – и родилась в замке? – Харви был в замешательстве. – Да нет. Просто она не желала иметь с нами никакого дела. Со мной. Как будто…

Его голос прерывался.

– Все это было… так давно…

– Пожалуйста, вспомните! – Бекка чуть не плакала. – Хоть что-нибудь! Ходила ли она в школу? Рассказывала ли о прошлом? Она…?

– У нее был младенец и не было мужа… Все, что я помню.

– Пожалуйста, мистер Гольдман. Прошу вас.

Тут Рэндальф учительским жестом поднял палец.

– Харви прав. Это было очень давно. Память такая непредсказуемая и ненадежная штука. Запоминаются неожиданные вещи. Помню, одна женщина, когда приехала, поцеловала землю.

– Вы этого не видели, Рэндольф! – прервала его Мардж. – Это было в газете.

– Возможно, – согласился Рэндольф. – Но мне кажется, что видел. Вот что я имел в виду, говоря о памяти. Тем не менее я помню детей-беженцев в школе. Жалкие, голодные, нервные, жмутся друг к другу. Но такие разумные, несмотря на плохой английский. Эта Рут Грубер, написавшая книгу, была одной из тех, кто отбирал беженцев для Форта Освего. И совсем не только евреев. Были и католики – им позволили ходить на службу в нашу церковь, ближайшую к лагерю. Насколько я помню, было и несколько протестантов.

– Нас привезли из Италии, – сказал Харви. – Из жары в холод. Один ребенок умер на пароходе. Вот что я помню. Мать два дня не могла плакать, но и говорить не могла. Когда мы миновали Статую Свободы, все плакали от радости, а она, бедняжка, наконец смогла выплакать свое горе.

На минуту воцарилась тишина.

– И я помню, как думал – мы свободны! – продолжал Харви. – Наконец-то свободны. Но внезапно снова оказались за колючей проволокой. Это было потрясение. Я был уверен – мы проделали весь этот путь, чтобы нас убили в Америке.

– А посмотрите на себя сейчас, – возразила Мардж. – Вы скупили пол-Освего.

– Какие еще пол-Освего? – немедленно возмутился Харви. – У меня только маленький магазинчик. Но мне этого достаточно.

– Прошу вас, – вновь вмешалась Бекка, не обладавшая даром Саманты появляться в самый выигрышный момент. – Расскажите о моей бабушке.

– Она держала себя как принцесса. Это я помню. Как будто вышла из волшебной сказки. Белоснежная кожа, огненно-рыжие волосы. Как будто ужасы войны не смогли нанести урон ее красоте. Вы немного на нее похожи, только глаза другие. У вас взгляд теплый, вы тут, с нами. А она была где-то еще. Мы, мальчишки, были слегка в нее влюблены. Но она с нами не разговаривала. Как будто на нее наложили заклятье.

– Заклятье? – переспросила Бекка.

– Это все нацисты. Они до сих пор наше проклятие.

– Нацистов давно нет, Харви, – Мардж снова поправила волосы.

– Для вас, может, и нет, но не для меня, – он вздохнул и встал на ноги. – Мне пора. Слишком поздно для такого старика.

– Я тоже старик, – проворчал Рэндольф.

– Не такой, как я, – Харви подмигнул Бекке. – Рад был познакомиться с внучкой Принцессы.

Он застенчиво улыбнулся, поцеловал Бекке руку, расцеловал Саманту в обе щеки и вышел.

Остальные вскоре последовали за ним.

Глава 13

– Принц приехал из соседней страны, – рассказывала Гемма. Бекка лежала в постели с воспалением легких. Сестры называли эту болезнь воспалением легким и мечтали тоже заразиться, но Гемма их прогнала.

– У вас не получится так легко прогулять школу, – объявила она.

– Почему ее всегда спасает принц? – спросила Бекка.

– Ты слишком много смотришь телевизор, – вздохнула Гемма. – Насмотрелась всяких ток-шоу. Наслушалась о правах женщин. В стародавние времена это всегда был принц.

У Бекки ужасно болело горло и слишком ныло в груди, чтобы спорить.

– Принц прискакал на коне вместе со своей дружиной. Он увидел живую изгородь и попытался заглянуть поверх нее. Он попытался заглянуть под нее.

– Почему было просто не вырвать ее с корнем? – спросила Бекка. Из-за температуры она капризничала.

– Он бы только изранил свои бедные руки.

Гемма намочила платок и медленно обтерла Бекке лицо, что-то напевая себе под нос.

– Тут подошел крестьянин и увидел, как принц старается заглянуть поверх изгороди, старается заглянуть под изгородь. «Лучше не надо, – сказал крестьянин, – то, что внутри, не должно выходить наружу». «Откуда ты знаешь?» – спросил принц. Крестьянин улыбнулся беззубым ртом: «Мы, крестьяне, всегда знаем такие вещи».

Гемма замолчала. Она опустила платок в тазик на комоде. Бекка уже почти спала. «А знаете ли вы о мужестве?» – спросил принц. И с этим словами он правой рукой схватил колючки.

Бекку бросило в дрожь. Эту часть она любила больше всего. Больше поцелуя, больше свадьбы, больше заклятия! Она сама не знала почему. Но у нее было воспаление легких, и, начав дрожать, она не могла остановиться, ее бил озноб. Гемма укутала ее одеялом и легла рядом – для тепла. Бекка заснула раньше, чем сказка подошла к концу.