Принцесса папарацци - [19]

Удивительно, но в эти дни я совсем не вспоминала о Воропаеве.

Зато прекрасно помнила, что Саша женат. И о романе с ним даже не помышляла. Но мы были в тайге, на дальнем кордоне, куда без специального разрешения прорываются лишь браконьеры. Да и то – летом. Да и то – изредка. Егеря пили водку, Пустову я старалась на глаза не попадаться, а Хенри с Норбертом продолжали задирать нос. Вот и получалось, что общаться можно только с Владиком и с его отцом. Где-то в глубине души я уже, конечно, догадывалась, что Сашин интерес ко мне – не вполне дружеский. Но до тех пор, пока он не говорил об этом прямо, могла позволить себе наслаждаться общением.

Когда я была маленькой, у меня был друг Ваня, внук бабушкиной соседки. И мы построили с ним штаб в кустах сирени. И ночью, когда бабушки засыпали, сбегали в этот штаб, пили припрятанный днем компот и ели хлеб. Самый обычный хлеб. Который ночью почему-то казался втрое вкуснее.

Эти встречи с Сашей напоминали мне те самые посиделки в штабике. Ну да, у нас была тайна. Но ведь безобидная. По-детски наивная. Мы просто наслаждались общением. До тех пор, пока он не сказал:

– Так не хочется думать, что будет дальше. Но знаешь, не думать об этом не получается. Поэтому я решил прямо тебя спросить. Что будет дальше, Ася? Ты мне очень нравишься…

– Нет… пожалуйста, не говори так…

Но он все равно меня поцеловал. А я ответила на его поцелуй.

В ту ночь между нами ничего не было. Я плакала и убеждала его, что не стоит ничего начинать, потому что он женат. Потому что семья и есть самое главное. То единственное, ради чего стоит наступать на горло своим чувствам и желаниям. Я знала это точно, потому что развод родителей был самым страшным, самым тяжелым событием в моей жизни.

Саша убеждал меня, что его брак – давно уже фикция. Но мне слабо в это верилось. Я видела, какими глазами смотрит на него жена и чувствовала, что она его до сих пор любит. И еще я не могла предать Владика.

Мы только отчаянно целовались до самого утра, будто пытаясь таким образом насытиться друг другом, не согрешив. Но, конечно, обоим было этого мало. Слишком мало. Утром он в который раз повторил свой вопрос.

И я снова покачала головой. Слез уже не было.

Он молча кивнул и ушел в свою комнату.

Глава 10

Самым сложным было смотреть утром в глаза его жены. Я как-то сразу поняла, что она всё знает. Может быть, что-то слышала. Может быть, женская интуиция не позволила ей не заметить. Я знала, что не сделала ровным счётом ничего плохого. Как в том фильме: «Не виноватая я, он сам пришёл!». Но всё-таки отвела глаза.

Потом я видела в окно своей комнаты, как они гуляли по берегу моря. Владик бежал впереди, у самого края ледяной корки, совсем близко к воде, иногда останавливался, лепил снежки и бросал их в отца, изо всех сил стараясь привлечь его внимание, чтобы насладиться этим коротким отпуском. Владик знал – очень скоро папа уедет снова. И, быть может, надолго. Его родители шли рядом, усталые и задумчивые. Они не говорили друг с другом, но при этом казались вполне счастливой семьёй. Мужчина в черном пуховике с копной темно-каштановых волос и пронзительно-зелеными глазами и хрупкая, грациозная блондинка. Очевидно, в юности жена Александра была настоящей красавицей.

Не в силах больше смотреть на это, я вышла на кухню и принялась готовить обед для Хенри и Норберта. Где-то минут через десять поднялся Матвей Иванович.

– Доброе утро, Асенька. А я пришёл из Сашиной комнаты матрас забрать.

– Зачем? – из вежливости поддержала я разговор.

– Так уезжают они. После обеда.

– Как уезжают? – голос предательски дрогнул, а сердце рухнула куда-то в желудок.

Они уезжают. Ну что ж, наверное, так для всех нас будет лучше. С глаз долой и все такое… Но при мысли, что я никогда больше не увижу ни Сашу, ни Владика, хотелось реветь. Не будет долгих ночных бесед, игры в шахматы с пробкой вместо ферзя, звонков по игрушечному телефону, бега по берегу бухты наперегонки с малышом, двух пар неправдоподобно зеленых глаз. Ну что ж, все правильно. Мама у них уже есть. И она их очень любит.

Решение принято. И меня, кстати, спросили. Чего теперь-то метаться?

Владик прибегал ко мне несколько раз. Видимо, он чувствовал, что мы навсегда расстаёмся.

– А ты пойдёшь нас провожать? – с надеждой спрашивал он, заглядывая прямо в глаза.

– Я не смогу, – отвечала я, чувствуя ком в горле. – Но я буду смотреть из окна, как вы уезжаете, и махать тебе рукой. Обещаю.

Влад подошёл к окну, сжимая в руках свой ненастоящий мобильный.

– Ты врёшь, – грустно сказал он. – Из этого окна не видно подъезд. – Почему ты не хочешь меня проводить? Это из-за папы, да?

– Ну что ты. У тебя замечательные папа и мама. Просто прощание – это всегда очень грустно.

Владик вздохнул как-то по-взрослому.

– Опять ты врёшь.

Потом достал из кармана карту сокровищ и протянул мне.

– Обещай, что всегда будешь её хранить.

– Обещаю.

Я и сама не могла понять, как успела всего за несколько дней так привязаться к этому мальчишке, что мысль о том, что мы с ним никогда больше не увидимся, для меня невыносима и мучительна. Я подружилась сначала с ним, а уж потом с его папой. И вот теперь нам предстояло проститься. Они, будто бы нарочно, собирались очень долго. И вот уже стемнело, настало время ужина, и на кухне собрались все обитатели кордона.