Принцесса науки - [23]

«А что, если профессор не захочет меня принять? — с волнением подумала она. — Но нет, это невозможно».

Софья Васильевна собралась с духом и резко позвонила несколько раз. Послышались чьи-то неторопливые шаги, дверь открылась, и перед Ковалевской появилась немолодая женщина.

— Дома ли господин профессор? — еле слышно спросила Софья Васильевна.

— Профессор дома, прошу вас, — горничная провела Софью Васильевну в скромную гостиную и попросила подождать.

Через несколько минут просительницу провели в кабинет.

В мире происходили крупные события, шла франко-прусская война, гремели орудия, и лилась кровь, а здесь, в тихом полумраке большой комнаты, уставленной тяжелой старинной мебелью, время будто остановилось.

Высокий, массивный, седовласый профессор, встав из-за письменного стола, вежливо осведомился, чем может служить. Но услышав просьбу иностранки заниматься с ней частным образом математикой, отрицательно покачал головой. Здоровье не позволяет ему, объяснил он, давать частные уроки. Он делает это крайне редко и только для людей, которые действительно смогут развивать математику. А женщина, да к тому же русская…

Посетительница продолжала настаивать, умолять, мешая от волнения немецкие и французские слова.

Профессор ломал голову, как от нее избавиться, и наконец нашел выход. Он предложил ей несколько задач по гиперболическим функциям. Если за неделю она сумеет их решить, тогда можно поговорить о дальнейшем.

Почтенный профессор выбрал далеко не самые легкие задачи. По крайней мере, немногие из его студентов сумели бы с ними справиться. Поэтому он был уверен, что странная русская больше не придет, и забыл о ней, как только захлопнулась дверь кабинета.

Прошло семь дней. Профессору доложили, что снова пришла русская дама. Софья Васильевна молча протянула ему тетрадь с решенными задачами. Профессор быстро проглядел исписанные листы, повторяя: «Не может быть! Это невероятно!» А потом начал проверять решения.

Каково же было его изумление, когда он убедился, что молоденькая иностранка нашла новые пути решения этих задач, такие пути, о которых он сам даже не подозревал. А когда Софья Васильевна стала с воодушевлением доказывать свои решения, профессор увидел ее умное, одухотворенное лицо, великолепные, сияющие умом глаза и почувствовал к ней симпатию. Но прежде чем дать согласие с ней заниматься, Вейерштрасс (кто знает, вдруг иностранке кто-нибудь помог справиться с задачами) написал профессору Кенигсбергеру, у которого Софья Васильевна занималась в Гейдельберге, с просьбой охарактеризовать ее способности. Тот дал самый благоприятный отзыв, и только тогда Вейерштрасс согласился.

Довольно скоро профессор убедился, насколько талантлива Ковалевская. С ней он мог говорить о любых проблемах математики и физики. Она не только прекрасно понимала его, но высказывала свои интересные и новые идеи. Она стала его любимой ученицей.

«Мы должны быть благодарны Софье Васильевне за то, что она вывела Вейерштрасса из состояния замкнутости» — так отмечали современники.

Профессор просил Академический совет университета разрешить Ковалевской посещать его лекции по математике, но совет категорически отказал, несмотря на то, что из-за франко-прусской войны количество студентов на лекциях Вейерштрасса уменьшилось почти в три раза. Профессор был недоволен и огорчен отказом. Это недовольство он выразил в письме к Кенигсбергеру: «Тем более тягостно для нас, что доселе непреклонная воля высокого совета никак не допускает к нам в университет замены, предлагаемой нам из ваших рук в лице нынешнего женского слушателя, который, при условии правильного весового коэффициента, мог бы оказаться весьма ценным».

Софья Васильевна занималась с Вейерштрассом, и эти занятия целиком захватили ее. День был заполнен с утра до вечера. Забыв обо всем, она сидела за письменным столом, покрывая формулами и расчетами одну страницу за другой. Софья Васильевна чувствовала себя счастливой в этом всесильном мире воображения, все остальное в жизни казалось далеким и ненужным. В такие минуты даже все ухудшающиеся отношения с мужем не так тревожили ее душу, отходили на второй план. А отношения с Владимиром Онуфриевичем запутывались все больше, становились очень сложными. Ковалевский, увлеченный своей наукой и делами, редко навещал жену, писал ей странные сухие письма, почти не интересовался ее работой и успехами, отдалялся от нее.

Софье Васильевне казалось, что она потеряла друга и вместо него появился чужой, ненужный человек, с которым она накрепко связана, и эти оковы тяготили ее. Они встречались, но, не найдя в себе сил выяснить отношения, разъезжались с горьким осадком в душе.

«…Ей нужна спокойная и, главное, веселая жизнь на одном месте и много коротких друзей. Я расхожусь сейчас с людьми, с которыми она коротка, все-таки является ревность, мелочи и т. д. Кроме того, короткие люди начинают ей говорить, как мало мы годимся друг для друга; все это, конечно, неприятно, хотя я и сам сознаю это, нам, я думаю, не надо связывать неразлучно свою жизнь вместе, а надо остаться хорошими друзьями», — писал Ковалевский брату.