Принцесса Линдагуль - [4]

— Жди, скоро явится твой избавитель.

Но кто освободит ее? Кто найдет дорогу туда, где далеко вокруг, в снегах, нет никакой дороги? Правда, старая лапландка подумывала о том, чтобы освободить Линдагулль, но не смела сделать это из-за своего страха. Пимпепантури тоже подумывал было освободить ее, но для этого он был слишком ленив.

Так прошла зима, вовсю засветило солнце, растопившее снег, кое-где заплясали комары. И тогда колдун подумал: «Теперь она укрощена!» Он пошел к принцессе и сказал, что если она хочет обратно в Персию, ей нужно только взять его сына в супруги и тотчас оленья упряжка умчит ее на юг.

Линдагулль подумала о юном принце Абдеррамане, который некогда пролил за нее кровь на песке Исфахана. Прикрыв лицо чадрой, она не ответила ни слова.

Ну и разгневался же колдун! Он запер Линдагулль в глубокой пещере в горах, а потом и говорит ей:

— Морошка нынче уже созрела. Теперь тебе придется считать каждый день, если ты не пожелаешь мне ответить. Сегодня ты получишь тридцать ягод на еду и тридцать капель росы для питья. С каждым днем ты будешь получать на одну ягоду морошки и на одну каплю росы меньше. А как минет тридцать дней, я спрошу тебя, что ты надумала.

Да, Линдагулль и в самом деле провела тридцать дней в заточении. В пустынной Лапландии было уже и ночью светло как днем, только в пещере — вечная тьма. Ягод морошки и капель росы с каждым днем становилось все меньше и меньше, но щечки Линдагулль не поблекли, и она по-прежнему оставалась спокойна и. терпелива. Ведь все, в чем она терпела нужду днем, Нукку Матти и чудесные сны возмещали ей по ночам. Линдагулль думала о принце Абдеррамане, пела восточные песни и радовалась, когда эхо повторяло их на горных склонах.

На тридцатый день к ней явился колдун с последней ягодой морошки и последней каплей росы, завернутыми в листочек лапландской карликовой березки, и спросил:

— Ну, ты надумала?

Линдагулль снова прикрыла лицо и не ответила ни слова.

— Даю тебе еще один день сроку на раздумье, — сказал колдун, — а сейчас к тебе жалует многочисленное общество.

С этими словами он отворил пещеру, и словно живое облако ринулось в дверь. Это была целая туча голодных лапландских комаров, тысячи тысяч комаров. Они все летели и летели, пока не заполнили всю пещеру.

— Желаю тебе много радости с твоими новыми знакомыми, — пожелал ей злой колдун и запер дверь.

Линдагулль не поняла, что он имеет в виду. Она не знала ни лапландских комаров, ни персидских тропических жуков. В прежние времена служанка целый день стояла рядом с ней, отгоняя воздушных чудовищ. И сны пощадили ее, так и не дав понять, что такое человеческая злоба. Они тотчас окутали ее плотной пеленой тончайшего тканья, сквозь которую не могли проникнуть комары. Нещадно кусали они твердый гранит скалы, но сочли его слишком скудным и, подобные серой паутине, расположились наконец лагерем на стенах пещеры.

В полдень тихонько отворилась дверь, и в пещеру вошла старая лапландка Пимпедора с кувшином в руке, а следом за ней Пимпепантури.

— Бедное дитя, — сказала кроткая старушка, — мне жалко тебя, но я не смею выпустить тебя отсюда, потому что мой старик превратит меня тогда в пеструшку. Вот тебе кувшин со смоляным маслом. Смажь свое тело — это лучшее средство от комаров. Тогда они тебя не съедят.

— А это тебе копченый олений окорок, чтобы ты не умерла с голоду, — добавил Пимпепантури. — Я отгрыз от него кусочек, уж очень проголодался по дороге, но на кости есть еще мясо. Я украл ключ от пещеры, пока отец спал, но я не смею выпустить тебя, потому что он превратит меня тогда в миску с простоквашей. И тебе вовсе не надо брать меня в мужья. Бьюсь об заклад, что тебе и настоящего пальта — и то не состряпать.

— Нет, этого я, конечно, не сумею, — ответила принцесса Линдагулль и поблагодарила мать и сына за их доброту. Но тут же растолковала им, что не хочет есть и что комары ее не кусали.

— Ну, возьми все же смоляное масло, на всякий случай, — сказала старая лапландка.

— Да, возьми все же и олений окорок, — попросил Пимпепантури.

— Тысяча спасибо, — поблагодарила Линдагулль.

Тут дверь за ними закрылась. Ночь миновала, а утром пришел колдун, ожидавший найти свою пленницу такой покорной, какой только можно быть, когда тебя до полусмерти заели комары. Но когда он увидел, что Линдагулль такая же цветущая, как и прежде, и что она снова прикрывает свое лицо, гневу его не было предела.

— Выходи, — приказал он.

Линдагулль вышла на свет ясного дня, нежная и легкая, как эльф.

— Теперь слушай, что я надумал, — продолжал колдун. — Ты станешь цветком вереска на Лапландской вересковой пустоши и проживешь столько, сколько живет вереск. Погляди на солнце, оно стоит низко над окоемом. Через две недели и один день наступят первые полярные холода, когда все цветы вереска умирают! И накануне этого дня я в последний раз спрошу, что ты надумала.

Тут он замолчал, словно уже ждал желанного ответа. Но когда Линдагулль снова молча прикрыла свое лицо, он голосом, дрожащим от гнева, воскликнул:

— Adama donai marrabataesan! На языке природы это означает:

— Человеческая жизнь, прими обличье цветка вереска!