Принцесса Анита и ее возлюбленный - [16]

Когда вошел в нее со всей мощью молодого, застоявшегося в стойле жеребца, голодный блеск в ее глазах наконец-то потух.

8

В больничный корпус удалось проникнуть через черный ход в котельной. Было около одиннадцати вечера. До больницы его подбросила Елена Павловна на своем «пежо». Он сидел возле кровати Мики и делился с другом последними новостями. Трое его соседей по палате уже посапывали во сне, на кровати у окна пожилой мужчина со сломанной ногой на вытяжке при свете ночной лампы читал иллюстрированный журнал с голой красоткой на обложке. В комнате уютно, мирно, полумрак. Изредка на пороге возникала дежурная медсестра, умоляюще взглядывала на Никиту, словно на привидение, и исчезала. Он уже с ней потолковал, познакомился и вручил ей пятьдесят долларов, присовокупив такую фразу:

— Михал Михалыч геройский человек, ему нужен особый уход.

Медсестра, смущенно опустив деньги в кармашек халата, понимающе кивнула:

— Только недолго, пожалуйста. Нас за это ругают.

Мику перевели в общую палату только накануне, он был еще очень слаб. Каждое слово давалось ему с трудом, и глаза у него то и дело закрывались, как у механической куклы. Но ясно было, что выжил.

Никита поведал о собственных приключениях и приступил к главному:

— Значит, так. Первое — с деньгами. Трешку я отдал за побег, трешку забираю с собой на раскрутку. У тебя осталось четыре.

— Хорошо, — кивнул Мика. — Когда уходишь?

— Сегодня. Только на квартиру загляну. В затылок дышат, сучары. Я чего предлагаю…

Мика вскинул брови, пошевелил пальцами:

— Об этом не думай. Меня не достанут.

— Ой ли?

— Им нужен ты, а не я.

— Ладно, пусть так… Вот телефон следователя. Умная, надежная женщина. Чуть откуда подует, звонишь ей. Она прикроет.

— Кто такая? Откуда взялась?

Никита не захотел углубляться. Это слишком личное. Закрытая зона даже для Мики. Час назад, когда прощались в машине, Елена Павловна спросила:

— Все, да, Никита? Больше тебя не увижу?

Глухая тоска пронзила его от затылка до копчика. Что творилось в ее душе, какой сумрачный огонь палил ее изнутри? Даже слезы у нее были горячие и липкие, как разогретая смола. Как умел, утешил ее, повторив на прощанье, что он раб ее навеки и они не только увидятся, но вообще не расстанутся никогда. В ту минуту он уже знал, что врет.

— Это все после, Мика. Главная твоя задача — уцелеть. Не подведи меня.

— Куда направляешься? — прошелестел Валенок.

Никита оглянулся на пожилого бабника со сломанной ногой. Похоже, тот наткнулся в журнале на что-то особенное: весь раскраснелся, как в бане. Впечатлительный господин.

— К Жеке Коломейцу в Крым.

— К татарам в лапы. — Мика нашел в себе силы улыбнуться.

— И к татарам, и к хохлам.

— Все нас ненавидят. Почему, Ника?

— Нас опустили до плинтуса, а гонор у нас прежний. Это раздражает иные народы и племена. Когда окрепнем, опять полюбят.

— Чего-то не похоже, что окрепнем.

— Куда денемся. Ты сам, как силенок наберешься, сразу ко мне. Тут не болтайся по Москве.

Мика прикрыл глаза, и Никита без труда догадался, какое видение его посетило. Озеро, рыбалка, избушка на берегу, печной дымок над ней. Прекрасная, недосягаемая мечта.

— Не грусти, братишка, все у нас впереди.

На пороге опять возникла медсестра, в отчаянии всплеснула руками. Никита сделал знак, что сейчас уходит. Наклонился к другу, на мгновение прижался щекой к небритой щеке:

— Не поддавайся, Мика. Помнишь, как кто-то сказал: мы еще увидим небо в алмазах.

— Ступай, — пробурчал Валенок. — Спать буду.

До своего дома в Печатниках Никита добрался в первом часу ночи. Москва еще кое-где догуливала, но давно опустела на окраинах. Человек, шагнувший от сияющей, праздничной Тверской куда-нибудь ниже Белорусского вокзала, сразу чувствовал себя так, словно провалился в колодец. Что уж говорить о Печатниках, где людей будто ветром сдувало с улиц с наступлением темноты. Но это не значило, что район оставался безнадзорным. И тут по ночам кипела жизнь в богатых притонах и игорных заведениях, из окон элитных домов доносилась музыка, по шоссе, подобно глубоководным рыбинам, скользили иномарки, а в укромных местах, на аллейках и в подворотнях, гомонили группки одичавшего молодняка, подстерегающие запоздалого гуляку. Никита подъехал на такси, высадился за квартал и к дому подошел украдкой, избегая освещенных мест. Укрылся за будочкой-шопиком и терпеливо наблюдал около часа. В доме светилось несколько окон, но три окна двухкомнатной квартиры, где он снимал комнату, были темны. Пара пенсионеров, сдавшая ему жилье, переехала в деревню под Рязанью, где у них имелся огород, с которого они кормились, и вдобавок хозяин, деловой мужик, в недавнем прошлом доцент педагогического вуза, оборудовал десяток ульев и прирабатывал медком. Одну комнату в квартире, со всем своим добром, нажитым при прошлом режиме, они заперли навесным замком, и брали с Никиты смешную плату еще и потому, что одновременно наняли его как бы сторожем. Квартира спала, и если там кто-то затаился, что было вполне вероятно, то никак себя не выказывал. Тут тоже были варианты. Если в засаде обыкновенные бандюки, они давно бы выдали себя: так тихо сидеть, не включая телик, не сверкнув сигаретой, не шевельнув занавеской, могли только люди особой выучки, такие как сам Никита. Это не исключалось. В период самого страшного демократического погрома крупные авантюристы, приближенные к Борису, скупали некогда грозное КГБ, как арбузы на базаре. Расторопный Мусик вполне мог прибрать к рукам десяток-другой отменно натасканных спецов, хотя и подоспел к концу дележки. С другой стороны, профессионалы обычно использовались на более сложных заданиях, чем рядовая мочиловка.