Принц Теней - [17]

Я вошел в открытую дверь и, оказавшись в этих величественных стенах посреди шелковой, тяжелой тишины, вдруг особенно остро почувствовал, как я устал. Горело только несколько свечей, освещая арки наверху, и я остановился при входе, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Я преклонил колени перед алтарем, а потом как можно скорее – насколько позволяли правила – направился в глубь храма, где пухлый монах в тонзуре молился, а возможно – просто притворялся, что молится, а на самом деле закрыл глаза и дремал.

Я наклонился к нему и шепнул:

– Проснитесь, дорогой брат, вас ждут великие дела.

Его глаза распахнулись, он заморгал, а потом вылупил глаза, что, насколько я понял, должно было означать религиозный экстаз или – скорее – священный ужас. Он довольно неловко вскочил на ноги, обутые в сандалеты, помолчал, уставясь на алтарь и распятие над ним, а потом повернулся и посмотрел на меня.

– Воры! – взревел он, но потом сообразил, что находится в доме Господнем, и сменил рев на более подобающий шепот, попутно врезав мне по затылку так чувствительно, что я чуть не увидел ангелов. – Мерзавец! Злокозненный дьявол, покрывший себя позором… ох, простите, синьор. – Он наконец узнал меня, пришел в себя, откашлялся и попытался восстановить чувство собственного достоинства. – Что такое, молодой господин? Вы врываетесь в храм Божий вот так, без причины? Вы стоите перед Святым Духом и…

– Вы снова злоупотребили священным вином, брат Лоренцо? – перебил его я. Разумеется, он злоупотребил: его дыхание говорило об этом красноречивее любых слов. – А разве это не серьезный грех для такого почтенного старца, как вы?

Он погрозил мне кулаком и понизил голос до свистящего шепота:

– Старца?! Это я-то старик? Не настолько я стар, чтобы не преподать вам сейчас же урок хороших манер, как я делал когда-то, когда вы были еще ребенком… Что привело вас сюда в этот поздний час?

– Дело серьезное, – сказал я. – Простите, но одно из ваших духовных чад в опасности, и я думаю, что, как заботливый пастырь, вы просто обязаны броситься ей на помощь.

– Чадо? Разве есть у меня паства нынче, когда дьявол торжествует победу?

– Розалина Капулетти, – произнес я, – ее брат собирается ее побить, а может быть – и хуже. Если бы вы навестили их сегодня вечером, чтобы узнать о ее самочувствии и состоянии…

– Я, верно, ослышался, – перебил он и приставил ладонь к уху: – Вы сказали – Капулетти? Разумеется, нет – ведь я слышал беспокойство в вашем голосе. Что подвигло вас на предательство, сын мой?

– Я никого не предавал, – ответил я, и теперь в моем голосе звучало отнюдь не беспокойство, а бешенство. – И я не могу вмешиваться в это дело. Это дело ваше – и ваш визит, нанесенный в нужное время, может сохранить девушке красоту, а возможно – и жизнь.

– Она собирается в монастырь, мой мальчик, – красота для нее не слишком-то важна. – Брат Лоренцо тем не менее поджал губы и вздохнул: – Что ж, я схожу, но под каким предлогом? Не мог же я услышать ее крики отсюда?

– Святой отец, ну вы же монах – разумеется, вам было видение от самого Господа, – произнес я. – И вы возжелали поделиться этими чудесными откровениями с потенциальной Христовой невестой.

– Если вы, не дай Бог, ошибаетесь, юный богохульник, – мне понадобится гораздо больше священного вина, чем есть во всей Вероне, – заявил он, но кивнул. – Предоставьте это мне.

– Чтобы вы могли снова погрузиться в свои священно-винные молитвы? Ну нет, святой отец, я пойду с вами.

Он разразился резким, громким хохотом, который отразился от стен и побежал по пустому собору, словно расшалившийся ребенок.

– Вот уж не думаю, что Монтекки этому обрадовались бы!

– У монаха нет семьи, кроме Христа, – произнес я, стараясь выглядеть как можно более смиренным. – А грубая ряса с капюшоном прикроет все лишнее – тем более что капюшон достаточно длинен, чтобы закрыть мое лицо целиком.

– Смирение – не то слово, которое приходит мне на ум при взгляде на вас, – заявил монах, но возражать не стал.

Я знал одно: он обожает маленькие хитрости и приключения.

– Но у вас, Бенволио, слишком гордый взгляд. Поклянитесь, что ничем не выдадите себя и не наломаете дров, когда мы попадем внутрь!

– А зачем бы мне это делать? – спросил я. – Чтобы попасть в ловушку и оказаться добычей тех, кто с радостью перерезал бы мне глотку? Нет. Я только должен убедиться, что дело сделано. Я не собираюсь рисковать. И для вас тоже нет никакого риска.

Монаху понадобилось всего несколько мгновений, чтобы в куче тряпья найти для меня самую рваную, грубую сутану: я выглядел в ней ужасно – что было очень хорошо для меня, ибо молодым монахам часто достаются всякие лохмотья. Я перепоясался веревкой и чувствовал себя так, словно меня туго запеленали в душные, пропахшие ладаном тяжелые тряпки, в которых я нещадно потел.

– Меч, – сказал брат Лоренцо. – Вы должны оставить его здесь. Он слишком заметен – даже под сутаной. А еще вам надо переобуться – сменить ваши сапоги на простые сандалии.

Я выполнил все эти указания, хотя без оружия чувствовал себя еще более нагим, чем без одежды. Я не расставался со своим мечом с тех пор, как вошел в соответствующий возраст, когда мне было позволено бродить по улицам вместе с кузенами. А в этот вечер я был беззащитен.