Принц Алекс-Алёшка, или Приключения начинаются - [3]

— Если вы не хотите чтобы вас завтра наказали, то вы сейчас будете вести себя тихо. — Гул не прекращался. Воспитательница прошлась вдоль коек. — Ну хорошо… — сказала она тихо, но так что все слышали, — даю вам еще один шанс, — она вышла.

Все замолчали, нет, не из-за того, что ее испугались, просто не получилось довести ее до истерики, — она оказалась опытнее нас.

Тишина продолжалась недолго, Санька на цыпочках, подбежал к двери. Мы ждали вестей от старшеклассников из соседней спальни.

— Идут, — негромко крикнул Санька и ребята сразу «проснувшись» негромко загалдели.

— Ша! Заткнитесь! — прикрикнул Чика, встав в полный рост на своей койке. Он был второгодником и выше всех в группе, воображая из себя «главаря», и если мог, то старался подтвердить это кулаками, правда, если рядом не было старшеклассников. Все постепенно успокоились. — Слухай сюда, — сказал он, — говорить с ними буду я, если все нормально, я соглашусь, и чтобы никто не вякнул…

Как только он сказал последние слова, дверь в спальню слегка открылась, и вовнутрь «проскользнули» двое старшеклассников.

— Чего разгалделись?! — недовольно буркнул вместо приветствия один из них.

— Значит так! — начал другой без вступления, как будто разговор только что прервался, — нам из новоселок объявили войну, завтра подготовка, а в воскресенье сражение на пустыре, в четыре вечера, чтобы ни одна воспитка не знала об этом, иначе все провалится. Подготовьте рогатки, «гранаты», ну вы сами знаете что…

— А гранаты настоящие? — пискнул Костик и, испугавшись своей смелости, накрылся одеялом. Все засмеялись.

— Малышню не брать, — добавил вошедший, — а то еще настоящей гранатой бабахнет. Все снова дружно засмеялись.

— Пугачи тоже не вздумайте брать, милиции нам еще не хватало, — сказал он напоследок и гордые своей выполненной миссией, оба старшеклассника, развернувшись, вышли.

Мы все сразу зашумели, обсуждая новость, Чика попытался что-то сказать, но все так были увлечены будущим сражением, что не слушали его. Такой же гвалт послышался и из соседней мальчишеской спальни.

* * *

Извините, что опять вмешиваюсь, но я хочу кое-что разъяснить.

Сражения происходили не часто, раньше дрались с шайками из соседних бараков. Построены они были из того, что попадало под руку, из глины, самана, досок, фанеры, тряпья, их называли в простонародье «шанхайчиками». Их вокруг было огромное множество. После войны, они как грибы повырастали вокруг. Разделенные узкими улочками на квадраты, они становились территорией местной шпаны и часто, обычно по пустякам, затевали драки друг с другом, которые даже милиция не решалась разнять. Иногда жители шанхайчиков, объединившись, нападали на детдомовцев, вот тогда драка была особенно жестокой!

Детдомовцев не любили. Может быть, эта нелюбовь повелась с начала смутных двадцатых годов, когда здесь впервые появилась детская колония, а вмести с ним и вселилось веселое, занозистое племя беспризорников. Часто бывшие питомцы «улиц» выходили на «промысел», очищая местные сады от фруктов, обворовывая зазевавшихся прохожих, и бараки. А может, не любили и потому, что они были сплоченней, чем одиночные шайки какого-нибудь квартала шанхайчиков.

Рассказы об особенно жестоких «боях» передавались устно, проигранные бои забывались быстро, а победы запоминались надолго. Иногда, во время такой драки, в ход шло настоящее оружие, оставленное в последних войнах гражданской, а потом и отечественной. Слышались выстрелы, взрывы гранат, тогда уж милиция бралась за шпану всерьез, вызывали внутренние войска, и бои на некоторое время затихали.

Со временем шанхайчики стали сносить и строить на их месте хрущевки, городские кварталы медленно, но уверенно сменили развалины. Драки постепенно затихли, как и исчезла жестокая нищета бараков, а вместе с ним извечная месть улиц и детдома. Кое-кто из местных, оставшись жить в этом районе, в новых пятиэтажках вспоминал давно ушедшее время и по старой привычке снова начиналась буча.

Конечно, с теми драками, что были в незапамятные времена, уже нельзя было сравниться, но, отдавая дань сложившейся традиции, потомки противников снова сходились на пустыре, на котором намечалось строительство дома.

— Шухер, — раздался голос Сашки, метнувшегося от двери, к своей кровати и ребята моментально затихли. Дверь, скрипнув, открылась и вошла дежурная.

Включив свет, она некоторое время постояла у двери и медленно пошла вдоль коек.

— Если кто еще раз зашумит, — сказала она размеренным голосом, не терпящим возражения, — накажу всех, больше повторять я не буду!

Когда она вышла, мы некоторое время молчали, потом кто-то в дальнем углу тихонько запел и постепенно эту песню подхватили остальные. Нет, мы не специально запели, чтобы разозлить Марьиванну, это можно сказать привычка, заведенная от первых детдомовцев-беспризорников. Воспитатели знали об этом и не мешали нам. Каждый вечер мы пели одни и те же песни, о беспризорниках, едущих под вагонами, в угольных коробках, и в вагонах: «Тук, тук, тук застучали колеса, это поезд Казанский прошел и в открытые двери вагона, мальчуган-беспризорник вошел…»; о несчастной неразделенной любви беспризорника к красавице, о смертельном выстреле милиционера, прервавший жизнь жигана. Нам так было его жалко, мы представляли его умирающим, истекающего кровью, что у некоторых выступали слезы на глазах, мы ненавидели убившего его милиционера, и верили, что жиган выживет. Пели песню о трех разбойниках, скачущих по пыльной дороге… Я закрыл глаза, и незаметно для себя, погрузился в волшебный мир сна.