Приметы весны - [8]

— Нашел чем выхваляться: у женщины нож украл. Она ж за него заплатить должна!

Ромка удивленно взглянул на друга.

— Да ты что, Михась? Что с тобой? Чи ты захворив?

Михо с досадой отмахнулся:

— Та не хворый я… Годи болтать!

И, не попрощавшись, поехал к Чурило.

Потом он пожалел, что поссорился с другом, и вечером, встретившись с Ромкой, примирительно сказал:

— Ты не обижайся, Ромка. Дело тут такое… Ну, растерялся здорово…

Ромка закивал головой, хотя ничего не понимал.

— Ладно, чего там обижаться! — И с жадным интересом спросил: — А что сталось, скажи, Михо?

Михо взглянул на смешливую физиономию друга и не выдержал, рассказал о знакомстве с Марийкой, хотя и старался — из мужской гордости — облечь весь рассказ в шутливую форму.

Ромка подмигнул Михо и не то с гордостью, не то с завистью сказал:

— Ишь, черт, учительшу отхватил! Видать, хороша краля.

Михо схватил Ромку за ворот.

— Да что ты болтаешь, кляча! — крикнул он угрожающе. — Мовчи, говорю…

Ромка не понял, с чего это вдруг Михо взбеленился.

— Ну что ты, Михась? Я ж ничего, я так просто. Нехай меня бог накажет, если я шо…

Когда расставались, Михо взял с Ромки слово, что тот никому ничего об учительнице не скажет.

Но на другой же день все, кто попался Ромке, знали о «Сокиркиной учительше». Михо, встретив друга, набросился на него с кулаками, но Ромка изобразил на лице такое удивление, что трудно было ему не поверить.

— Да что ты выдумываешь? — возмущался он. — Ничего я никому не говорил. Нехай я на этом самом месте провалюсь, нехай моя лошадь завтра околеет, вот те крест святой… Может, кто видел, как ты стоял с ней, вот и разнес.

Михо недоверчиво отнесся к этому объяснению, но прямых улик против Ромки не было, и они помирились.

Прошло три дня. Михо бродил по поселку, надеясь встретить Марийку. Но ома словно в воду канула. Однажды Михо продежурил целый день у школы, спрятавшись за газетным киоском. Он прождал, пока вышли все дети, все учителя. Марийки не было.

«А может, она вовсе и не в этой школе работает? — подумал Михо. — Кто его знает, сколько тут школ?»

Михо хотел подойти к сторожихе школы и спросить, не знает ли она Марию Иващенко, но в последнюю минуту передумал: «Еще узнает Мария и рассердится».

Несколько часов он простоял у перекрестка, где так неожиданно познакомился с Марийкой. Но ее и там не было.

Потом Михо подумал, что глупо искать почти незнакомого человека. Мало куда она могла деться: может быть, в город поехала или занята чем-нибудь. А может, и совсем приезжая она, не здешняя. И уже уехала…

В воскресенье вечером Ромка потащил Михо в клуб.

— Там каждое воскресенье танцы, — сказал Ромка. — Ходим глянем, а может, и сами потанцуем.

Михо надел новую рубашку, начистил сапоги.

Ромка, наблюдавший за переодеванием друга, посоветовал:

— Ты пиджак коверкотовый надень.

Михо надел пиджак, подержанный, с чужого плеча, недавно купленный на «толкучке». Он был несколько коротковат, но Ромка, окинув взглядом друга с ног до головы, восхищенно сказал:

— Здорово, Михась! Настоящий барон. Та что барон, — герцог!

Он был на голову ниже Михо, всегда в душе немного завидовал его росту, силе, так и рвавшейся наружу. Когда они становились рядом, низкорослый, худощавый Ромка как бы подчеркивал достоинства своего друга. По выпиравшим из рубашки мускулам Михо угадывалось здоровое, сильное тело.

— Ну, ходим, Михась, — торопил Ромка. — А то Гришка свистит уже.

Гришка не только свистел. Когда Михо и Ромка вышли на улицу, Григорий Чурило встретил их у самого порога.

— Что вы там копаетесь? — сказал он недовольно. — Жду, жду, а их нема. Хотел уже сам уходить.

Михо недолюбливал Григория, прозванного Вислоухим за огромные, обвисшие уши. Сын старшины был заносчив, всюду хотел верховодить, ни с кем не считался. Особенно форсил он вставным никелевым зубом.

— Не барин, подождешь, — сказал Михо. — Тебя всегда больше ждут.

— Так то меня! — высокомерно отозвался Григорий. — Далеко куцему до зайца.

— Но-но, потише. А то чтоб зайцу тикать не пришлось.

— Годи вам ссориться, — сказал Ромка. — Ходимте скорее. Аж надоели. Всегда они спорят… Ходимте.

Компания двинулась к поселку, мерцавшему вдали робкими огнями.

Глава пятая

Клуб помещался в здании, где до революции жил директор. И хотя о нем уже и вспоминать бросили, улицу все еще по привычке называли Директорской. Ровная, нарядная, она пряталась от дыма в густой зелени. Рядом с директором поселились его земляки, прибывшие из Франции и занявшие в заводоуправлении и цехах самые видные посты. Французы были главными владельцами завода. Их компаньоны бельгийцы и акций имели меньше, и посты занимали пониже, и жили похуже. Они поселились на улице, идущей параллельно Директорской и получившей название Бельгийской.

Третья улица носила название Миннесота, и мало кто знал, откуда взялось это название. Улочка тихая, в отличие от Директорской и Бельгийской несколько кривая, ибо вилась она по склонам оврага, где когда-то журчала короткая, как уж, степная речушка — приток притока самой большой в этих краях речки Голубой. Речушки той давно и в помине нет, но она-то как раз и была всему виной.

Было это в начале нашего столетия. Завод работал первый десяток лет. Французские промышленники и их бельгийские компаньоны подсчитывали прибыли, очень довольные страной, где много богатств и в избытке дешевая рабочая сила, тем более, что правительство разрешало иноземным гостям распоряжаться в стране куда свободнее, чем они могли бы это делать дома. В России французские и бельгийские капиталисты чувствовали себя под охраной правительства, благоприятствовавшего развитию иностранных концессий. Правда, это требовало определенных расходов, но, в конце концов, принципы всюду одни — во Франции, Бельгии или России: «не подмажешь — не поедешь», как говорят русские. Зато уж если подмажешь, то едешь с комфортом.