Применение фантастических допущений в курсе "Развитие творческого воображения" - [13]
Отмечу, что в одной из энциклопедий фантастики эта книга была ошибочно названа _коммунистической утопией_ [291, C. 419].
На этом рассмотрение утопий закончу.
Часто случается, что кажущееся на первый взгляд совершенным устройство идеального общества при ближайшем рассмотрении оказывается не таким уж благополучным — утопия превращается в дистопию. Пользуясь предложенным Г.Морсон (1981) определением, дистопией будем называть [77, С.234]: "тип антиутопии, который разоблачает результаты ее реализации, в отличии от других антиутопий, разоблачающих саму возможность реализации утопии или глупость и ошибочность логики и представлений ее проповедников".
Дистопия является логическим развитием утопии, утопические допущения преобразуются в допущения дистопии. И утопические, и дистопические допущения являются научно-фантастическими.
Рассмотрю трансформацию утопических допущений (социальных НФ допущений) в дистопические допущения (которые также являются социальными НФ допущениями) на примере рассказа Дж. К.Джерома "Новая утопия" (1891) [78].
Герой рассказа восхищается идеями своих приятелей-социалистов о полном равенстве людей в социалистическом обществе, с восторгом размышляет о временах, когда эти идеи будут реализованы. Во сне герою привиделось общество социалистического будущего XXIX века, в котором все люди во всем равны друг другу. С изумлением герой обнаруживает, что подобное равноправное общество не так уж и привлекательно: всеобщее равенство предполагает полную потерю индивидуальности — все люди одеты в одинаковые одежды, у всех одинаковый цвет волос и прическа, одинаковые лица, имена заменены номерами, по которым только и можно отличить женщин от мужчин. Все живут в стандартных бараках, рассчитанных на тысячу человек. Талантливых людей не бывает — с помощью хирургической операции на мозг умных людей приравнивают к остальным членам общества. Слишком крупным людям отрезают некоторые части тела — их размеры не должны быть больше, чем у большинства жителей. Все классические литературные произведения уничтожены — в них говорилось о неравенстве людей. Литературной деятельностью почти никто не занимается — в обществе нет ни неправды, ни горя, ни любви, ни грусти — все упорядочено и урегулировано, жизнь у всех одинаковая, ничего нового не происходит (в связи с этим вспоминается слова из книги А.Кларка "2001: Одиссея один" (1968) [59, С.54]: "газеты в идеальной Утопии были бы нестерпимо скучны").
В рассказе Дж. К.Джерома социальное НФ допущение общества во всем равных людей (утопическое допущение) логически развивается и превращается в дистопическое допущение — одного лишь равенства оказывается недостаточно для построения совершенного общества.
Не отрицая утопическое допущение, дистопия тем не менее показывает его несовершенство.
Превращение утопии в дистопию можно проиллюстрировать рис. 7: на нем утопическое допущение соответствует устаревшему социальному НФ допущению, а допущение дистопии — современному или более развитому НФ допущению.
Последствие столкновения утопии с реальной жизнью и превращение утопии в кошмарную дистопию очень ярко описано в романе А. и Б.Стругацких "Отягощенные злом, или Сорок лет спустя" (1988) [79]: Демиург — существо сверхъестественное — отправляет русского шовиниста Марека Парасюхина в Мир его Мечты — фашистскую утопию [79, С. 635–636]: "Прямо с утра Парасюхин облачился в свой черный кожаный мундир эсэссовского самокатчика (а также — патрона "голубой устрицы") и пристал к Демиургу, чтобы тот откомандировал его в Мир Мечты. Мир — с большой буквы и Мечта — тоже с большой буквы. Трижды Демиург нарочито настырным казенно-дидактическим тоном переспрашивал его: Мир чьей именно Мечты имеется в виду? Даже я, внутренне потешаясь над происходящим, почуял в этом настойчивом переспрашивании какую-то угрозу, какой-то камень подводный, и некое смутное неприятное воспоминание шевельнулось во мне, я даже испытал что-то вроде опасения за нашего Парасюхина. Однако румяный болван не учуял ничего — со всей своей знаменитой нордической интуицией и со всем своим широко объявленным Внутренним Голосом. Он пер напролом: Мир только одной Мечты возможен, все остальное — либо миражи, либо происки… Мечта чистая, как чист хрустальный родник, нарождающийся в чистых глубинах чистой родины народа… его, парасюхинская, личная Мечта, она же мечта родов народных…
С тем он и был откомандирован.
[…]
… и тут появился Парасюхин.
Он обвалился в коридоре как пласт штукатурки с потолка и огромным мешком с костями дробно обрушился на линолеум. Я только рот разинул, а он уже собрал к себе все свои руки-ноги, заслонился растопыренными ладонями, локтями и даже коленями и в таком виде вжался в стену, блестя сквозь пальцы вытаращенным глазом. Волна зловония распространилась по коридору — то ли он обгадился, то ли его недавно окунули в нужник, — я не стал разбираться".
