Прилив победы - [19]

— Не очень-то хороший щит, — пробормотал Шанга. — От Рао и его… — раджпут скривился, словно съел дольку лимона, — «разбойников».

— Я считаю — достаточный. Пока мы не доберемся до Бхаруча и не сможем получить сведения о состоянии дел, я не намерен на ощупь пробираться по Великой Стране. Не теперь, когда Пантера гуляет на свободе.

Двое мужчин еще какое-то время молча смотрели на карту. Затем Рана Шанга вздохнул и заговорил почти шепотом.

— Раньше я иногда мечтал — давно, когда был молод и глуп, — что снова встречусь с ним на поле брани в честном поединке один на один.

— И ты обязательно встретишься! — Шанга тяжело покачал головой.

— Нет. Как ты говоришь, приказы были недвусмысленными. После того как мы переберемся через Нармаду, мы попадем под командование Венандакатры. По крайней мере, политически, поскольку он является гоптрием Деканского плоскогорья. Ты знаешь не хуже меня, что его не зря прозвали Подлым.

И он снова тяжело вздохнул.

— В Великой Стране для нас не будет чести, господин Дамодара. Никакой.

Дамодара ничего не сказал. Сказать было нечего.

Вскоре Шанга вышел из шатра Дамодары и вернулся в свой собственный. Там он два часа метался из угла в угол. Его офицеры-раджпуты держались подальше от командира. Шанга не произнес ни слова, но от него веяло черной яростью, как от пойманной в плен асуры.

Даже стражники, стоявшие на посту у входа в шатер, отошли подальше — настолько, насколько было возможно. В любом случае, их присутствие у шатра было чистой воды формальностью. Все признавали — как друзья, так и враги, — что Рана Шанга — величайший из ныне живущих воинов Раджпутаны, равно как и лучший полководец. Его «охрана» в некотором роде напоминала охрану тигра тигрятами.

Позднее, во второй половине дня, перед шатром объявился йетаец и попросил разрешения войти. Это был Торамана, офицер, которого Дамодара недавно назначил командиром. Из тысяч йетайских солдат в армии Дамодары Торамана был теперь старшим по рангу.

Стражники-раджпуты неуверенно посмотрели на него.

Во-первых, вооруженный и одетый в доспехи Торамана заставлял останавливаться и медлить любого солдата. Его считали могучим воином и хитрым полководцем. Он был крупным даже для йетайца, и ему еще не исполнилось тридцать лет. Его подтянутое и мускулистое тело являлось наглядным свидетельством образа жизни, который Торамана вел с детства, прошедшего в горах Гиндукуш. Выражение его типично йетайского, худого и вытянутого, лица никто не мог разгадать — что было нетипично для такого типа людей.

Однако по большей части стражники колебались из-за того, что знали, зачем пришел Торамана. Он прибыл, чтобы получить ответ на вопрос, который на протяжении многих дней обсуждали между собой все раджупты в армии Дамодары. И в большинстве своем пришли к тому же выводу, что и два стражника, охранявшие шатер Раны Шанги.

— Вы выбрали не лучшее время, командир Торамана, — тихо сказал один из раджпутов. — Рана Шанга в ярости. Лучше, если вы придете завтра, тогда вы с большей вероятностью получите ответ.

Йетайский офицер мгновение изучающе смотрел на стражника, затем пожал плечами и сказал:

— Если ответ именно тот, который я хочу получить, то мне еще много лет придется иметь дело с Раной Шангой. Ты думаешь, что сегодня у величайшего царя Раджпутаны последняя вспышка ярости? Лучше, если я получу ответ сейчас. Одно это будет большим обещанием, чем любые слова.

Он смотрел на стражников прямо и спокойно. Они отвернулись. В конце концов, Торамана был прав.

— Тогда заходите, командир, — сказал один.

— Желаем удачи, — пробормотал второй. Торамана кивнул.

— Благодарю. Пусть будет так, как должно быть. — Он откинул полог шатра и шагнул внутрь.

Услышав, как кто-то вошел в его шатер, Шанга остановился и резко повернулся. Он сдержался и не потянулся к висевшему на поясе мечу, зато приготовился отдать приказ немедленно выметаться. Но, увидев, кто к нему пожаловал, Шанга застыл на месте.

Некоторое время двое мужчин неотрывно смотрели друг на друга. Горевшие в шатре лампы по-особому освещали лица, в результате чего они казались даже более суровыми, чем обычно, и напоминали отлитые в бронзе изображения воинов. Шанга возвышался над Тораманой, как и над большинством людей, и был, пожалуй, шире в плечах. Но менее высокий йетаец ни в коей мере не казался испуганным.

Это была одна из черт, которые Шанге в нем нравились. Это… да и многое другое. На самом деле, странно. Он редко когда с уважением относился к йетайцам. Скорее, наоборот.

— Я забыл, — тихо сказал Шанга, беря себя в руки. Он кивнул на ближайший, очень простой и низкий стол. По обе стороны столика на ковре были разложены подушки. — Пожалуйста, присаживайся.

Когда они оба сели, Шанга несколько секунд колебался перед тем, как начать говорить.

— Во-первых, я хочу кое-что спросить. Почему ты защищал женщину и ребенка Холкара? — И пока Торамана не успел ответить, добавил: — Только не надо говорить мне, что это такая стратегическая проницательность. Ты не мог знать, что человек, которого ты зарезал, — сын Дададжи Холкара. Мы выяснили это только на следующий день.

Торамана начал было говорить, но Шанга снова перебил его.