Прикосновение теней - [2]

Я раскачивалась вперед и назад.

Вопрос на миллион долларов: кто ты такой, Бэрронс? В тех редких случаях, когда он мне отвечал, ответ был одним и тем же.

Тот, кто никогда не позволит тебе умереть.

Я верила ему. Чтоб его.

— Ну так ты облажался, Бэрронс. Я одна, и у меня серьезные неприятности, так что вставай!

Он не шевельнулся. И крови было слишком много. Я потянулась к нему чутьем ши-видящей. И не почувствовала на этом обрыве никого живого, кроме себя.

Я закричала.

Не зря он советовал мне никогда не набирать номер, который он ввел в мой телефон («IYD» — «если вы умираете»), если я на самом деле не умирала. Меня снова начал разбирать смех. Это не он облажался, а я. Я отыграла, а то и срежиссировала собственное фиаско.

Я считала Бэрронса неуязвимым.

И ждала, когда же он пошевелится. Перевернется. Сядет. Волшебным образом исцелится. Резанет острым взглядом и скажет: «Соберитесь, мисс Лейн. Я Король Невидимых. Я не могу умереть».

Этого я боялась едва ли не больше всего на свете: что именно он создал «Синсар Дабх», слил в нее всю свою злобу, а теперь хотел вернуть Книгу, но почему-то не мог справиться с ней в одиночку. Я обдумывала все вероятности: Фейри, наполовину Фейри, оборотень, вампир, древний воин, проклятый на заре времен, что угодно из того, что они с Кристианом пытались призвать на Хеллоуин в замке Келтаров, — но я всегда считала его бессмертным, неубиваемым.

— Вставай, Бэрронс! — закричала я. — Шевелись, черт бы тебя побрал!

Я боялась к нему прикоснуться. Боялась ощутить, что его тело уже остыло. Почувствовать хрупкость его плоти, смертность Бэрронса. Слова «хрупкость», «смертность» и «Бэрронс» в одной фразе казались мне столь же кощунственными, как толпа нечестивцев, разгуливающих по Ватикану и колотящих перевернутыми крестами по стенам.

Я присела на корточки в десяти шагах от его тела.

И не стала подходить ближе, потому что иначе мне пришлось бы перевернуть его и посмотреть ему в глаза, а что, если они окажутся такими же пустыми, как у Алины?

И я пойму, что его больше нет, как поняла, что моя сестра мертва и я никогда больше не смогу сказать ей: «Прости, Алина, как жаль, что я не звонила чаще, что я не слышала правды за нашими скучными разговорами, что я не приехала в Дублин сражаться вместе с тобой, что злилась на тебя, потому что ты, Алина, тоже действовала со страхом и без надежды, иначе ты бы доверилась мне». И не смогу сказать: «Прости, Бэрронс, что мне слишком мало лет и я не могу перетасовать свои приоритеты, как ты, потому что я не прошла через ад, через который прошел ты, что не прижала тебя к стене и не поцеловала до потери дыхания, а ведь с самой первой нашей встречи в твоем проклятом магазине мне хотелось сделать именно это». Хотелось заводить тебя так, как ты заводил меня, заставить тебя смотреть на меня, желать меня — розовую меня! — взломать твой самоконтроль. Хотелось, чтобы ты упал передо мной на колени, и не важно, сколько раз я говорила, что никогда не полюблю такого мужчину, как ты. Ты просто слишком стар, слишком сексуален, ты скорее зверь, стоящий одной ногой в болоте и не желающий из него вылезать. На самом деле я просто боялась чувств, которые ты во мне вызывал. Не фантазий, которые обычно вызывают у девушек парни: будущее с детишками и белым забором, — а яростной, дикой, полной потери себя, словно без этого мужчины в тебе, рядом с тобой больше ничто не имеет значения. Важно лишь то, что он о тебе думает, а весь мир может отправляться в преисподнюю. Даже тогда я знала, что ты можешь меня изменить! Кто же хочет быть рядом с тем, кто способен его изменить? Слишком много власти пришлось бы отдать. Легче было бороться, чем признать, что во мне есть тайные местечки, которые жаждут чего-то такого, что не принято в знакомом мне мире. А хуже всего то, что, когда ты разбудил меня, вырвал из кукольного мирка и я проснулась, полностью проснулась, ублюдок, ты меня оставил...

Я думала, что буду кричать, пока он не встанет.

Это же он учил меня не верить ни в чью смерть, пока я не сожгу тело, не развею пепел и не подожду день-другой, чтобы убедиться, что он не прорастет.

Конечно же, я не собиралась его сжигать.

Да и не думаю, что существуют такие обстоятельства, при которых я бы это сделала.

Я буду сидеть здесь.

И кричать.

И Бэрронс встанет. Он терпеть не может моих истерик.

Я все ждала, когда он оживет, прислушивалась, пытаясь распознать царапанье по краю утеса. Я почти ждала, что вот-вот Риодан перебросит через край свое изломанное, окровавленное тело. Может, он тоже не умер? Мы же в стране Фейри, ну, как минимум, в их Зеркалах — кто знает, что это за реальность? Может, там, в реке — живая вода? И стоит попытаться подтащить к ней Бэрронса? А может, мы в стране Грез и это только кошмар. Я проснусь и увижу, что лежу на диванчике в «Книгах и сувенирах Бэрронса», владелец которых приподнимет бровь и прожжет меня взглядом... И я скажу что-нибудь едкое, и жизнь будет прекрасна, жизнь будет полна монстров и дождя — именно то, что я люблю.

Я сидела на корточках.

Ничто не царапало по камням и сланцу.

Мужчина с копьем в спине не двигался.