Прикосновение - [9]

Старик глядел прямо в корень. Кто бы мог подумать, что какой-то там радиоизотопщик способен заглянуть художнику в самую душу?

– Честно говоря, – продолжал Прагер, – даже если не брать в расчет все, что я сказал, последнее время ты и впрямь выглядишь неважнецки. Не хочу совать нос в твои дела, только, может, у тебя настал, как бишь его, творческий кризис, – это когда талант побеждает человека. Знавал я одного малого – такого же молодого, как ты, – редактора из «Детройт таймс», так с ним было то же самое: он перелопачивал слова целый день напролет, а вернувшись домой, к родне, на досуге пытался написать роман. Он говорил мне, что начинал вот так уже кучу романов и ни один не закончил, потому что за целый день трудов праведных в газете до того уставал от всей этой словесной мешанины, что у него не оставалось больше никаких творческих сил.

Барни мельком взглянул на него, тут же перевел взгляд снова на дорогу и вскоре свернул по направлению к Центру.

– Было время, в школе, а потом в колледже, когда я играючи заканчивал все, за что бы ни брался. Ваять тогда было мне в радость. Ни о каких наградах и признании я и не думал, главным была только работа. Это настоящее счастье, когда скульптура захватывает тебя целиком и ты поглощен ею без остатка.

Прагер закивал.

Обычно Барни стеснялся обсуждать собственные ощущения, но после утренней работы он все еще пребывал в приподнятом настроении.

– Даже чувство грусти, когда отступаешь в сторону, отдавая себе отчет, что все закончено и сделано как надо, когда сознаешь, что с этим уже ничего не поделаешь, – это все равно как если бы ты вдруг понял, что твои дети скоро покинут тебя, уходя в большой мир, – это естественная человеческая грусть, возникающая от любви. Но, бог ты мой, какая же это мука, когда понимаешь, что не в силах закончить вещь, которой отдал всего себя. Никакой радости – такое чувство, будто у тебя кость застряла в горле. Не знаю, что со мной случилось. Раньше я легко доводил до конца все, за что бы ни брался.

Макс кивнул.

– Я всегда считал тебя таким. Тот малый был такой же. Тебе бы он понравился. Так вот, доложу я тебе, начитался он про Гогена, и что бы ты думал? В один прекрасный день бросил жену с тремя детишками и подался в Испанию – писать.

– И что дальше? Он закончил свой роман?

Прагер пожал плечами.

– Уж не знаю, как там оно вышло, да только больше мы о нем ничего не слыхали. Может, избавившись от всех своих обязательств и привязанностей, он и смог что-то там написать. А может, нет. Кто его знает, да и какая, на самом деле, разница?

Они притормозили перед коваными железными воротами с причудливой футуристической вывеской из синего пластика на серебристом фоне при въезде: «НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ И ОПЫТНО-КОНСТРУКТОРСКИЙ ЦЕНТР НЭШНЛ-МОТОРС». Барни кивнул охраннику, и тот, увидев на переднем стекле наклейку «Отдел художественного конструирования», махнул им рукой – проезжайте. Барни медленно проехал по кольцевой развязке и остановился, чтобы высадить Прагера у здания Научно-исследовательского отдела, после чего развернулся и направился к своей стоянке перед зданием Отдела художественного конструирования.

Он выключил зажигание и воззрился на здание, похожее на громадное и€глу с золоченым куполом с одного конца, где помещался выставочный зал (без окон, дабы уберечь его от посторонних взоров), – той самой крышей, в которой временами, когда он подъезжал к Центру или выезжал оттуда, отражалось солнце, слепившее ему глаза. Зато вход в вестибюль и кабинеты управления делами, напротив, были сплошь из стекла и прозрачного пластика, словно для того, чтобы убедить заезжих должностных лиц, политиков и организованных туристов, что «Нэшнл-Моторс» нечего скрывать.

Барни быстро прошел через вестибюль, хмурясь на оранжевые и желтые анатомические кресла, расставленные на синем ковровом покрытии, и на несуразные модели автомобилей будущего на фермах, загадочным образом подвешенных в воздухе. Главная идея, включая форму кузова, мощь и напор; спиралевидные удлиненные линии, усиленные плоскости, подчеркивающие строгую функциональность сороковых годов, отягощенные скопищем всяких псевдофутуристических хитроумных штучек. Чего и следовало ожидать. Что до оригинальности, конструкторскому начальству вроде как показалось, что такое не прокатит, поэтому конструкторы с дизайнерами постарались сделать так, чтобы прокатило. Получилось. И они не ошиблись, уверял себя Барни, поскольку народ, готовый покупать дорогущие машины, хотел видеть что-нибудь старенькое-и-привычное в новенькой-и-занятной упаковке. А что может быть привычнее фантастического Бака Роджерса?[13] Современно-эротические космические фантазии для миллионов приземленных людей, готовых вести свой обратный отсчет, перед тем как сорваться в гонку по автострадам, то набирая скорость, то сбавляя обороты.

Он кивнул новой секретарше, привычно поражаясь тому, что новенькая так и лезет из кожи вон, чтобы показать свою значительность, являя собой смешанный образ эдакой соседской девчушки-милашки и юной развратницы, способной воспламенять в тебе эротические фантазии и одновременно чувство вины. Распущенные белокурые волосы, вздымающиеся волной при повороте головы, – ну в точности как в телевизионных рекламных роликах. И снова сочетание несочетаемого: безопасность, защищенность, стабильность, приправленные беспечной плотской радостью. Безусловное доверие – и тут же осознание вины за то, что переступил черту, и необходимости поостыть. «Опасные повороты!» и следом – «Осторожно, дети!».