Прикосновенье ветра - [26]

Недавно приснилось мне Ваше стихотворение — не из тех, которые я знаю, но совершенно неизвестное мне, и во сне я думала: «какое прекрасное стихотворение, я непременно его переведу». А проснулась — и не могла его вспомнить, как часто бывало у меня со своими стихами. Свои стихи иногда снятся, но чтобы приснилось стихотворение другого поэта — такого со мной еще не было.

<…> Проза Ваша — явление исключительное^{6}. Я ее постоянно перечитываю. Мысли Ваши поражают значительностью, бесстрашием, точностью, естественностью. Пожалуй, только в двух случаях я с Вами не согласилась. Это когда Вы пишете: «…я убежден, что кто-нибудь другой выразит мои мысли и чувства…». Никто и никогда не выразит Ваших мыслей и чувств — личность человеческая неповторима. И с одним из Ваших высказываний о старости как о «…постепенном отмирании души и тела…» не могу согласиться. Конечно, тело с наступлением старости слабеет, но душа — всегда ли? Ваши стихи, написанные в молодости, прекрасны, необычайны, но стихи 60-х годов сильнее. Какое уж тут «отмирание души»!

Мне звонят Ваши русские читатели (среди них — весьма значительные люди) и просят передать Вам чувство восхищения, вызванное Вашими стихами и прозой.

<…> Благодарю за Ваш чудесный подарок, который мне передала Ника Николаевна.

Примите мои лучшие пожелания.

М. Петровых.
28 апреля 1974 г.

Многоуважаемая Мария Сергеевна,

Ваше письмо исполнило мою душу радостью, тронуло меня до слез. Да вознаградит Вас Бог за это и за все, что Вы сделали для меня.

Нет, Вы не «исказили» ничего в моих стихотворениях, наоборот, многие из них у Вас стали лучше, я бы сказал, безупречнее, если бы это не относилось все-таки к моим стихам. Ваше сердечное, серьезное и глубокое отношение к моей поэзии я почувствовал сразу, как только Ника Глен показала мне Ваш великолепный перевод стихотворения «Камень». Я не очень расспрашивал ее о Вашей работе над моей книгой, потому что боялся, как бы это не было истолковано как недоверие <…>

Вскоре после этого в Союзе болгарских писателей меня познакомили с одним армянином — я плохо расслышал его имя и не знаю, писатель ли он, но во всяком случае — человек искусства. По-видимому, он знал, что Вы меня переводите, и говорил о Вас с таким уважением и восторгом, что я почувствовал себя виноватым, что так мало Вас знаю.

Потом я получил Вашу книгу, и когда прочитал Вашу книгу, мне стало совестно, что Вы жертвуете столько времени и сил на мои. В Вашей поэзии и в Вашей поэтической судьбе я нашел, несмотря на все различия, что-то очень близкое. Я узнал о Вашей любви к Армении и о Вашем восхищении Сарьяном, которое я вполне разделяю. Я знаю его искусство только в репродукциях. Но я никогда не забуду одной его картины — узкая улочка в Стамбуле, яркое солнце и черная тень. Матисс по сравнению с ним ничего собой не представляет.

Знаете, я ребенком жил в Константинополе с 1908 по 1912 год, когда мой отец был депутатом турецкого парламента. Наши македонские революционеры имели связи с армянами как с союзниками в борьбе против оттоманского владычества. Я помню хорошо одну тревожную ночь в Сан-Стефано, проведенную в отсутствие отца в доме вдовы одного убитого турками армянина. Это было накануне низложения кровавого султана Абдул-хамида.

По Вашим переводам армянских и польских поэтов я вижу, как близки наши вкусы. Среди Ваших польских переводов мне особенно нравятся переводы Лесьмяна. Может быть, потому, что я очень люблю этого поэта.

Как видите, не случайно то, что именно Вы перевели мои стихи. Я безгранично благодарен Нике Глен за то, что она отдала мою книгу в Ваши руки.

Я очень рад, что Вам нравится моя проза. Я охотно соглашаюсь с Вашим несогласием с моей заметкой о старости и отмирании души и тела. Когда я написал эту заметку, мне не было еще и сорока лет. Один мой друг, который был старше меня, человек религиозный, сказал мне тогда: «Далчев, ты занимаешься делом дьявола». Сейчас, когда мне семьдесят лет, я с раскаянием вспоминаю его слова и стараюсь изо всех сил бороться с дьяволом, который хочет меня убедить, что я был прав.

Поистине Вы читаете в моей душе. Ваше письмо пришло как раз в день сомнений и уныния и было для меня как знамение: оно вернуло мне веру в силы жизни и добра.

Как бы я хотел, чтобы Вы действительно перевели стихотворение, которое Вам приснилось! Я буду бескорыстен: не буду просить оригинал, буду довольствоваться только переводом.

Чего я хочу еще? Встретиться и поговорить с Вами. Это было бы возможно, если бы Вы приехали в Софию или если бы я поехал в Москву. Еще я хочу перевести хоть несколько Ваших стихотворений. Это тоже возможно, несмотря на то, что после Ваших переводов я долгое время не буду иметь смелости даже попробовать это сделать.

Все будет, были бы мы только живы и здоровы.

Желаю Вам от всего сердца всего наилучшего.

Моим благосклонным русским читателям — поклон и сердечное спасибо.

Ваш Атанас Далчев.
София. 27. V. 74

Глубокоуважаемый товарищ Далчев,

спасибо Вам за письмо. Это самое прекрасное письмо в моей жизни. Спасибо, что хоть немного написали о себе — это мне бесконечно дорого.