Приключения знаменитых первопроходцев. Азия - [138]

Однажды мне довелось увидеть, как запущенная опытной рукой юла влезла на ажурную арку и слезла обратно.

Жонглер приносит очень высокий шест, на конце которого он устанавливает фарфоровый сосуд, наполненный до краев водой. Он кладет на воду лист лотоса, ставит на него вертящуюся юлу, и она, представьте себе, продолжает вращаться! А вскоре из верхушки юлы начинает бить маленький изящный фонтанчик…

В то время как два самых больших волчка вращаются на месте, жонглеры запускают средние и маленькие, причем делается это также особым способом: юлу придвигают к уже вращающейся юле, и от соприкосновения с ней бывший только что неподвижным предмет реквизита начинает быстро-быстро вращаться, а следом — и целая цепочка выстроившихся друг за другом волчков.

Но фокуснику недостаточно, чтобы вся эта гудящая и жужжащая компания дружно вращалась на полу.

Распорядитель показывает почтенной публике обычные шкатулки, ракетки, куски совершенно прямой и гладкой проволоки, самурайские мечи, которые он позволяет осмотреть и потрогать, а затем он подает сигнал, и начинаются невероятные танцы: три жонглера выходят на сцену, низко кланяются и разом принимаются за работу под аккомпанемент оркестра. Один из циркачей жонглирует четырьмя-пятью волчками, заставляя их пролетать через обруч; второй заставляет волчки впрыгивать в коробки и шкатулки, а потом выпрыгивать оттуда и вращаться вокруг сих предметов реквизита, причем не как попало, а в определенном порядке, цепочкой; третий пускает юлы одну за другой по протянутой проволоке, и они бегают по ней туда и обратно, подчиняясь неуловимым движениям пальцев фокусника.

Точно так же, как по проволоке, скользит вращающаяся юла по лезвию меча, а в довершение всех чудес жонглеры играют партию японской игры с ракетками, где вместо воланчиков над сценой летают волчки. Уверяю вас, господа, что в течение всего спектакля все эти большие, средние и маленькие волчки ни на секунду не прекращают вращаться! Вряд ли самый велеречивый оратор найдет слова, чтобы описать восторг публики и чтобы передать достаточно точно, какое впечатление производит на зрителей все это действие!

Точно так же и я не могу передать, в какое изумление повергла меня сцена, когда жонглер небрежно разорвал лист бумаги на мелкие клочки, подбросил их в воздух и замахал веером, словно пытался их развеять… а белые хлопья стали на глазах превращаться в птиц. Стая покружилась над сценой и унеслась прочь… А что может быть очаровательней, чем сценка, когда тот же лист бумаги превращается в руках мастера в чудесную бабочку, которая принимается порхать у него над головой, да так низко, что он, кажется, вот-вот схватит бедняжку, а отважная бабочка будто бы насмехается над человеком, даже садится на веер, который представляет для нее реальную угрозу, а когда ей надоедает дразнить артиста, улетает, чтобы опуститься на изящный букет цветов, услужливо преподнесенный фокуснику одним из его помощников. Через секунду-другую бабочка слетает с букета вместе с еще одной, даже более прекрасной, чем первая, бабочкой, и они обе порхают, трепеща крылышками и отдаваясь на волю восходящих и нисходящих потоков воздуха; они то взмывают вверх, то опускаются вниз, преследуя друг друга. Внезапно одним мановением веера фокусник загоняет бабочек в коробочку и торопливо накрывает ее крышкой. Но как только он приподнимает крышку, пленницы тотчас же вырываются на волю, и игра человека и бабочек возобновляется.

Наконец циркачу удается поймать обеих подружек одной рукой; он приближается к публике с торжествующим видом, чтобы показать зрителям свою добычу, раскрывает ладонь, но бабочек там нет, а лишь поднимается вверх легкое облачко золотистой пыльцы.

Сей фокус приводит публику в полнейший восторг, но выражают они его не громкими аплодисментами, а легким постукиванием сложенным веером по ладони левой руки, сопровождая сии жесты отрывистыми радостными вскриками, которые по громкости не идут ни в какое сравнение с воплями европейских театралов.

Теперь, мне кажется, было бы вовсе не лишним порассуждать немного о типичных чертах японцев. Следует отметить, что приспособляемость японцев к нашей европейской цивилизации просто поразительна, пусть даже она скорее поверхностна, чем глубоко осознана.

Своим внешним видом японцы в большинстве своем напоминают испанцев и обитателей юга Франции; роста они в основном среднего, причем разница в росте мужчин и женщин в Японии более разительна, чем в Европе: рост мужчин достигает одного метра шестидесяти сантиметров, а вот женщины обычно не бывают выше метра тридцати сантиметров.

Когда японцы одеты в пышные одежды, то можно подумать, что они сильны, крепки телом и сложены весьма пропорционально. Но если взглянуть на японцев, облаченных в самые простые костюмы, то есть в минимум одежды (что они, кстати, очень любят), то можно заметить, что верхняя часть туловища у них хорошо развита, зато ноги короткие, худые и слабые. Голова японца также явно не соответствует его телу, так как она явно велика и как бы уходит в плечи. Ноги и руки у японцев очень маленькие и изящные.